След в Истории

Гульельмо Ферреро.

Юлий Цезарь

<< 

Великий кризис демократического империализма.
Возмущение Галлии

<< 

     Содержание  

>> 

«De Bello Callico» и «De Republica»

>> 

Беспорядки
и прогресс Италии

Законы Помпея. — Террор во время его консульства, — Прогресс культуры винограда и оливкового дерева. — Крупные и мелкие землевладельцы. — Индустриальный прогресс маленьких италийских городов. — Новые умственные течения. — Новые поэты. — Консервативное и революционное направления. — Долги.

Помпей становится диктатором

     В то время как демократический империализм переносил в Галлии такие испытания, в Риме произошла важная перемена: сближение между Помпеем и консерваторами. Вскоре после отъезда Цезаря мятежи сделались так сильны и энергичная репрессия казалась обществу так необходима, что диктатура Помпея была, наконец, решена всеми, даже самыми ожесточенными его противниками. Катон только предложил назвать Помпея не диктатором, а единоличным консулом для того, чтобы он был ответствен в конце своей магистратуры1. Но это была конституционная тонкость, факт был налицо: Помпей занял высшее положение в государстве с поручением восстановить порядок какой бы то ни было ценой.

Законы Помпея

     И Помпей принялся за это с энергией, на которую никто не считал способным человека, обычно неохотно пользовавшегося своими прерогативами. Употребив все свое влияние, он, правда, заставил признать закон, позволявший Цезарю выступить кандидатом на консульство, не приезжая в Рим2; но, сделав эту последнюю уступку демократической партии, он сурово пересмотрел списки граждан, между которыми по жребию выбирали сто судей для политических процессов, и свел их к 950 человекам, сенаторам, всадникам, плебеям, выбрав только людей, на которых он имел сильное влияние3. Кроме того, он предложил lex Pompeia de ambitu u lex Pompeia de vi, которые, сокращая процесс, увеличивали наказания за все преступления по политическому подкупу, совершенные с 70 года, и упрощали и делали строже процесс против преступлений о насилии4. Равным образом он предложил lex Pompeia de provinciis, обращавший в закон сенатское постановление прошлого года, по которому можно было быть правителем провинции только через пять лет после консульства и претуры5. Наконец, он предложил lex Pompeia de iure magistratuum, в котором среди многочисленных постановлений, которых мы не знаем, находилась статья, просто и ясно подтверждавшая запрещение заочно домогаться консульства.

Отношение обеих партий к Помпею

     Всех этих законов консерваторы безуспешно добивались много лет. Радость их была велика, и самые ожесточенные враги Помпея изменили свое о нем мнение. Сторонники Цезаря, напротив, были недовольны всеми этими предложениями. Но так как Цезарь и Помпей были еще друзьями, то они не осмелились противиться его предложениям и только жаловались на lex Pompeia de iure magistratuum, который, по-видимому, уничтожал привилегию, незадолго до того предоставленную галльскому проконсулу. Таким образом, благодаря своему влиянию, поддержке консерваторов, высших классов и устрашенного общественного мнения, Помпею удалось без борьбы и в короткое время добиться утверждения своих законов, сделав друзьям Цезаря только одну уступку, — оговорку в его пользу, включенную в lex Pompeia de iure magistratuum, точных выражений которой мы не знаем, но которую противники Цезаря могли впоследствии объявить не имеющей значения.

Пробуждение Помпея

     Но если эти законы были хороши, то другие, столь же превосходные, были в силе уже давно и, однако, ни к чему не служили, так как посреди партийной борьбы, интриг клиентелы и общей распущенности ни один магистрат не имел силы применить их. Не должно ли было случиться то же самое и с этими законами? Но с тех пор, как он был выбран единственным консулом, Помпей сделался совсем другим человеком: к всеобщему изумлению этот вельможа, скептический, непостоянный и ленивый, нашел в себе энергию для применения своих законов. Подобно маленькому воскресшему Сулле он ввел в Риме род служебного террора, заставляя вести наспех процессы, отвергая все отсрочки, зажимая рот адвокатам, обыкновенно столь болтливым, и пользуясь всем своим влиянием диктатора, чтобы содействовать обвинительным приговорам. В несколько недель большое число друзей Клодия и Цезаря, скомпрометированных в последние годы, а также некоторые наиболее мятежные консерваторы вроде Милона после быстрых процессов были осуждены на изгнание, и удивление общества к Помпею еще более возросло.

Прихоти власти

     Раздражение против беспорядков располагало всех людей, желавших видеть восстановление порядка, одобрять строгость даже в том случае, если она не всегда была закономерной. Нужно было поражать сурово, и нечего было стесняться, лишь бы очистить Рим. Такова была очередная задача. Однако, как всегда случается, когда общество богатеет, делается снисходительным и раскалывается на враждебные и самодовлеющие клики, эта строгость иногда ограничивалась в своем применении. Когда дело шло об его друзьях и родственниках, этот самый неумолимый из цензоров высказывал неожиданную мягкость. Помпей мог закалить свое сердце против уличных мятежников; он мог по временам проявлять жестокость против отдельных лиц из высших классов, как когда он сказал Меммию, пришедшему просить его помощи в процессе и нашедшего его выходящим из ванны и идущим обедать: «Если ты задержишь меня, то мой обед простынет, а это самое высшее»; но поражая массу народа, он старался, однако, спасать своих обвиненных друзей, напр. Сципиона, на дочери которого, молодой и прекрасной Корнелии, вдове Публия Красса, он женился. Он не только заставил оправдать его, но и выбрал своим товарищем по консульству. Во всяком случае эта, хотя немного партийная, строгость произвела успокоение. Выборы произошли без беспорядков, и если Катон не достиг консульства, ибо не хотел истратить ни сестерция, то избранные консулы все же принадлежали к консерваторам. Один из них, Марк Клавдий Марцелл, был открытым врагом Цезаря, другой, Сервий Сульпиций Руф, был тем юристом, который десять лет тому назад выступил кандидатом против Катилины.

Преклонение Цицерона перед Помпеем

     Реакция против сумасбродств и подкупов цезарианской политики все возрастала. Сам Цицерон, только что окончивший свою книгу «De Republica», в которой он в звучных латинских периодах резюмировал самую высокую мудрость политических мыслителей Греции, стряхнул с себя ленивый скептицизм последних лет. Он искренне удивлялся Помпею, надежда на лучшее окрыляла его, и с характерной для него совестливостью он мечтал уплатить долг, взятый у Цезаря, поведение которого он сурово осуждал теперь.

Вывоз оливкового масла

     В этот столь беспокойный год одно явление ускользнуло от современных наблюдателей: купцы в первый раз вывезли в провинции оливковое масло, приготовленное в Италии6. До тех пор Греция и Азия снабжали им рынки Средиземного моря и даже Италию. Теперь Италия могла конкурировать с ними своими усовершенствованными и обширными оливковыми плантациями. Этот факт не казался важным его современникам, и мы не знали бы его, если бы один из самых трудолюбивых ученых античного мира не сохранил память о нем. Но этот мелкий факт имеет свою важность, ибо показывает, что даже посреди ужасной политической распущенности, за исключением нескольких полководцев и политиков, личности которых загромождают историю, множество людей, не оставивших своего имени, продолжали без устали работать над развитием италийского земледелия и промышленности. Вольноотпущенники, мелкие и средние собственники, эмигранты, старые легионарии и отставные центурионы приобретали на свои сбережения какой-нибудь кусок земли у задолжавшей аристократической фамилии, покупали рабов и усовершенствовали земледелие или заводили торговлю и вводили ремесла и искусства.

Новые землевладельцы среднего класса

     Прогресс культуры оливкового дерева, вскрываемый перед нами переданным Плинием фактом, и прогресс, который делала в эту же эпоху культура винограда, не были бы возможны, если бы между крупной собственностью и тем, что осталось от мелких собственников, работавших собственноручно на своей земле, не образовался средний класс собственников, применявших с небольшими капиталами и обученными рабами интенсивные культуры Востока. Мелкие собственники не сумели бы так улучшить земледелие. Крупные собственники не обладали огромными капиталами, необходимыми для того, чтобы засадить обширные области оливковыми деревьями, виноградными лозами, плодовыми деревьями, постройками для пользования, и они почти никогда не могли заниматься сами своими доменами, что так необходимо для хорошего успеха. Спекулянты, богатые ростовщики, знатные, люди науки, политики или славные полководцы могли из каприза или следуя моде пробовать на каком-либо из своих земельных участков эти новые культуры7. Но обычно, за исключением тех случаев, когда их земля лежала рядом с городом, крупным собственникам более было свойственно скотоводство. Действительно, в еще обширных лесах и лугах долины По и в Южной Италии, которая никогда не была снова заселена после прохода Ганнибала, рабы римских вельмож пасли многочисленные стада8. Крупные собственники пастбищ, напр., Домитий Агенобарб, образовывали еще богатую часть римской знати и составляли все, что было наиболее сильного в консервативной партии. Напротив, все успехи, которые, особенно в Северной и Центральной Италии, делали интенсивное земледелие и культура оливкового дерева и виноградной лозы, были обязаны своим возникновением скромным собственникам среднего класса, уже не ведшим, как некогда, бедный образ жизни и не обрабатывавшим собственноручно вместе с своей многочисленной семьей свой участок. Новый класс средних землевладельцев проводил большую часть года в соседнем городе, надзирая вблизи за своими рабами и колонами; они были холостяками или имели мало детей и старались извлечь из своих земель возможно больше денег.

Развитие промышленности

     Этот переворот в сельском хозяйстве повлек за собой очень заметный промышленный прогресс. В более отдаленную эпоху италийский собственник почти все делал сам: свои одежды, свою обстановку, свои сельскохозяйственные инструменты, — и старался, чтобы его фамилия сама удовлетворяла свои нужды. Теперь во всей социальной жизни произошло разделение труда. Собственник, сделавшийся более утонченным в своих нуждах, хотел иметь более тонкие одежды и более совершенные инструменты; он понимал, что его рабы не могут уметь все приготовить и что многие предметы, некогда фабриковавшиеся дома, лучше покупать на рынке. Таким образом, прогрессировала торговля и промышленность. Владельцу восточных рабов, опытных в каком-нибудь ремесле, выгодно было заставить их работать на публику не только в Риме, но даже в мелких италийских городах. Вольноотпущенники, эмигранты, бродяги, проходившие по Италии в поисках средств к жизни, часто находили работу в латинской колонии, в муниципии или в одном из тех союзных городов, которые с высоты своих циклопических стен, казалось, еще угрожали смертью чужестранцу, осмелившемуся приблизиться к ним, не имея привилегии гостеприимства.

Новая италийская промышленность

     Вероятно, с этой эпохи начинается промышленный прогресс, который, как мы увидим, происходит в пятьдесят лет. Во всей Северной Италии, с Верцелл до Медиолана, Мутины, Аримина, начинают открываться фабрики керамических изделий, ламп в амфор, так прославившиеся впоследствии9. В Падуе и Вероне ремесленники и купцы принимаются за выделку и вывоз тех знаменитых ковров и одеял, которыми скоро пользовалась вся Италия10. В Парме и Мутине (совр. Модена) мелкий люд пытается доставить себе средства к жизни тканьем на дому великолепной шерсти многочисленных стад, пасшихся в окрестностях и принадлежащих крупным собственникам, жившим далеко. Торговля шерстью начинает распространяться по Италии11; вокруг Февенции (совр. Faenza) сеют лен и в городе начинают прясть его и ткать12. Генуя у подошвы своих диких гор делается многолюдным рынком дерева, кож, меда и скота, доставляемых еще полудикими лигурами из их уединенных долин13. В Аретии владельцы старых глиняных мастерских, восходящих еще к этрусской эпохе, пользуясь изобилием рабов, восстановляют их, покупая умеющих рисовать греческих рабов, и начинают выделывать прославившиеся позднее красные патеры, лампы и вазы14. Железные рудники острова Ильвы (совр. Эльбы) эксплуатируются в крупных размерах. Центром торговли этим железом делаются Путеолы (Поццуоли), где богатые купцы заставляют кузнецов обрабатывать его, приготовляя мечи, шлемы, гвозди, бруски, вывозившиеся во всю Италию15. Неаполь сделался городом благовоний и парфюмеров. В Анконе возникают процветающие пурпуровые красильни16. Повсюду также увеличивается класс мелких рабочих, работающих для местных нужд: красильщиков, валяльщиков, мастеров по изготовлению плащей и тог, башмачников, носильщиков, извозчиков17.

Новая местная аристократия

     Италийские города, чахнувшие в течение пятидесяти лет великого кризиса, возрождаются. Новая буржуазия заняла место прежнего среднего класса, разорившегося со времени Гракхов, и получила в наследство старые вековые политические учреждения союзных городов, которые теперь обращаются в муниципальные учреждения. Во всяком городе лучшая и наиболее зажиточная часть этой буржуазии образует сословие декурионов, среди которых выбирают при помощи разного рода выборных систем небольшой сенат и должностных лиц, управляющих городами18.

Ее отвращение к политике

     Всюду, в земледелии, как и в государстве, в нравах, как и в умственной жизни, конец старой Италии возвещается все более ясными признаками. Различие классов сглаживается. Цезарь собирает в свои легионы молодежь со всей Италии: потомков римских знатных фамилий и потомков зажиточных семей из второстепенных городов, как то: Плацентии, Путеол (Поццуоли) или Капуи; Марка Антония и пиценца Вентидия Басса, который в детстве во время междоусобной войны был взят в плен и освобожденный сперва занялся транспортным делом, а потом, утомившись от поставок путешествующим правителям вьючных животных и рабов, отправился в Галлию к Цезарю19. Место начальника инженерной части в армии (praefectus fabrum) могло быть для опытных предпринимателей легким переходом из делового мира в мир политический20.

Роль школы

     После войны и предприятий воспитание было не менее могущественным фактором в демократическом нивелировании общества. В школах, которые почти все содержались вольноотпущенниками и были очень многочисленны даже во второстепенных городах, сын бедного вольноотпущенника сидел рядом с сыном богатого центуриона, всадника или даже сенатора21. Рим сделался местом собрания молодых людей из всех частей Италии и самого разнообразного звания и состояния. Из Этрурии (обл. между Тибром и горами, возле совр. Тосканы), вероятно, тогда приехал в столицу Гай Цильний Меценат, молодой двадцатилетний человек, происходивший из древней фамилии этрусских царей, дед и отец которого были очень богатыми откупщиками; из Цизальпинской Галлии приехал Корнелий Галл, имевший только восемнадцать лет и происходивший из скромной фамилии; Абруцци доставило двадцатитрехлетнего Азиния Поллиона, потомка знатной марсийской фамилии, сделавшегося генералом во время гражданской войны; Квинтилий Вар приехал из Кремоны, Эмилий Макр — из Вероны, а Публий Вергилий Марон — из Мантуи. Этому последнему было тогда восемнадцать лет; его отец, как кажется, был горшечником из одной маленькой деревушки возле Мантуи; разводя пчел и торгуя лесом, он скопил себе небольшое состояние, достаточное для того, чтобы послать своего сына учиться сперва в Кремону, потом в Милан и, наконец, в 53 году — в Рим22.

Новая литературная школа

     Все эти молодые люди были  как называет их не любивший их Цицерон. Они с энтузиазмом устремлялись к новому интеллектуальному движению, которое, подобно потоку, угрожало унести старые памятники латинской мысли, старую и тяжелую эпическую поэзию Энния и Пакувия, утомительные драмы классического периода, комедии Плавта, грубые насмешки Луцилия и важные дидактические поэмы, писанные старым стихотворным размером. Эллинизм торжествовал по всей линии. Валерий Катон, учитель поэзии всей италийской образованной молодежи23, и некоторые греки, между прочим Парфений, уроженец Востока, взятый в плен Лукуллом в Никее, проданный в Италию и бывший другом италийских литераторов, привили вкус к элегантной, нежной и остроумной поэзии александрийцев. Сам Катулл был учителем нового хора; и его дух пережил его самого у друзей и страстных поклонников новой поэзии, как-то: Гая Гельвия Цинны, происходившего, по-видимому, из Цизальпинской Галлии, Кая Лициния Кальва, Гая Меммия, Квинта Корнифиция, всех принадлежавших к знатным римским фамилиям. Все они желали теперь бросить в огонь старую национальную чепуху, вздыхать в жалобных элегиях, составлять утонченные эротические стихотворения, упражняться в трудной и деликатной психологии, превосходить редкой мифологической эрудицией александрийских поэтов24.

Виргилий изучает философию

     Другие отдались философским занятиям. Сам Виргилий, прибывший из своей миланской школы с устарелыми идеями и наивным намерением составить по образцу Энния большую национальную поэму о царях Альбы25, принялся изучать красноречие у славного Эльфидия, профессора всех молодых аристократов. Но скоро он почувствовал к нему отвращение; по своей робости и недостатку голоса лишившись храбрости, он оставил красноречие для философии и, посещая школу эпикурейца Сирона, связанного узами дружбы с Цицероном, всецело отдался изысканию тайны Вселенной. Горячее желание читать, изучать, украшать свой ум великими общими идеями, исследовать сущность вещей так же, как великая забота о форме и старательные поиски остроумия, тонкости, совершенства в подробностях, неизвестные стареющему поколению, сделались характерными чертами этого нового поколения.

Нападки людей старого поколения

     Зрелые люди с консервативными наклонностями, подобные Цицерону, сурово осуждали это презрение молодежи ко всему почтенному римскому прошлому26. Не являлось ли оно иной формой того революционного духа, который волновал Италию? Эти молодые люди, смотревшие на Энния и Плавта как на грубых болтунов, не были ли воодушевлены тем же самым стремлением, какое побуждало Цезаря и его партию попирать ногами Древнюю конституцию? И что же могло остаться от Древнего Рима? Республиканская конституция изменилась вследствие революционных диктатур. Молодое поколение презирало то, что еще уцелело из древних нравов. Подражание грекам имело шумный успех, и революционный дух угрожал разрушить Италию и Империю, как костер Клодия разрушил Курию, обратив ее в пепел.

Долги

     Консерваторы, всегда робкие и пессимистические, спрашивали себя даже, не началось ли уже искупление. Что осталось от воинственных, демократических домогательств прошлых годов? Крупная война на Востоке, крупная война в Галлии и долги, легкомысленно заключенные в эти годы, когда столько людей, уже считая себя обладателями сказочных сокровищ Персии и Британии, принялись тратить деньги, не считая их. Нация — госпожа мира, казалось, никогда не должна была выйти из этих долгов. Облегчение, принесенное капиталами, привезенными от завоеваний Помпея, скоро окончилось, а капиталы, которые Цезарь посылал из разграбленной Галлии, были недостаточны для удовлетворения новых нужд. Крупные улучшения в земледелии и промышленности были получены на деньги, занятые под слишком высокие проценты, и на прежние долги, которые не были еще уплачены, когда к ним присоединились новые, еще более тяжелые. Все италийское общество, казалось, покоилось на хрупкой основе кредита.

Денежные обязательства высших классов

     Сами высшие классы, за исключением небольшого числа богатых капиталистов, были в долгах. Многие выдающиеся лица, поглощенные политикой, не имели даже времени заниматься управлением своими имениями. Они позволяли воровать своим арендаторам, вольноотпущенникам, экономам, рабам, особенно последним, содержание которых для господ, не умевших дисциплинировать свою челядь, подобно Цезарю, было большим расходом в таком городе, как Рим, где хлеб был так дорог27. Большинство могущественных людей Рима, которым была вверена участь такой обширной Империи, не знали бы, как ответить на вопрос, более ли у них долгов или долговых претензий, обогащались ли они или делались беднее. Катон, Цицерон, его брат Квинт, Гортензий, Авл Торкват и многие другие находили проще избавляться от заботы о своих интересах, поручая обязательному Аттику очень запутанное управление своим имуществом и делая из него не только своего банкира и кассира в затруднительные минуты, но и интимного советника во всех своих частных или общественных затруднениях28. Эта всеобщая нужда в деньгах заставляла иметь еще большее отвращение к ростовщикам и капиталистам. Даже в высших классах Катилина имел своих последователей, и нередко можно было слышать, как вельможа, вроде Домития Агенобарба, обрушивался в Сенате с большей силой, чем люди народной партии, на публиканов и финансистов29.

Примечания

1. App., B. C., II, 23; Dio, XL, 50; Plut., Pomp., 54; Cato Ut., 47.
2. Sueton., Caes., 26; Dio, XL, 51; Cicero, A., VII, 1, 4; VII, 3, 4.
3. Cicero, A., VIII, 16, 2; Velleius, II, 76.
4. Lange, R, A., III, 361.
5. Dio, XL, 56.
6. Plin., N. II, XV, 1, 3.
7. Напр., Г. Фунданий, откупщик П. Агразий, всадник Г. Атрий (Varro, R. R., I, 2, 1); praefectus fabrum Либон Мартин (Varro, R. R., I, 2, 7); М. Сей (Varro, R. R., III, 2, 7); всадник Габерий, разводивший коз (Varro, R. R., II, 3, 10).
8. Blumner, G. T. A., p. 98. См. всю вторую книгу Варрона «De re rustica».
9. Forcella I, C. M., стр. 12, сл; стр. 25.
10. Blumner G. T. A., 102.
11. Blumner G. T. A., 100.
12. Plin., N. II, XIX, 1, 9.
13. Strabo, IV, VI, 2 (202).
14. Fabroni, Storia degli antichi vasi fittile aretine, 1841, p. 55.
15. Diodor, V, 13.
16. Blumner, G. T. A., 117-119.
17. Forcella, I, C. M., 45 сл.
18. См. Caesar, B. G., III, 71.
19. Aul. Gell., XV, 4.
20. См., кроме Мамурры, случай с дедом Веллея Патеркула, Vell., II, 76.
21. Horat., Sat., VI, 71 сл.
22. Donatus, p. 54, 10.
23. Schanz, G. R. L., I, 143.
24. Schanz, G. R. L., I, 141.
25. Donatus, p. 58, 21; Servius ad. ecl., VI, 3.
26. См. Cicero, A., VII, 2, 1; Tusc., III. 19, 44; De Orat., XLVIII, 161.
27. Cicero, F., XIV, VII, 3.
28. Corn. Nepos., Att., 15.
29. Cicero, Ad Q., II, XIII, 2. По вопросу о латифундиях см. прекрасную работу Сальвиоли «Le capitalisme dans le monde antique». Paris, 1906.



 

<< 

Великий кризис демократического империализма.
Возмущение Галлии

<< 

     Содержание  

>> 

«De Bello Callico» и «De Republica»

>>