След в Истории

Гульельмо Ферреро.

Юлий Цезарь

<<

Клеопатра

<<

Содержание

>>

Последняя мечта Цезаря — завоевание Парфии

>>

Триумфы Цезаря

«Brutus» Цицерона. — Новые почести, оказанные Цезарю после Тапса. — Личные печали Цицерона. — Смерть Катона. — Вознаграждения, данные ветеранам гражданской войны. — Триумфы Цезаря. — Реформы Цезаря. — Кай Октавий. — Духовный упадок Цезаря. — Клеопатра в Риме.

«Brutus» Цицерона и его политическое положение

     Это новое возвращение к популярной политике должно было иметь очень важные последствия. С одной стороны, оно положило конец всякой надежде на примирение между Цезарем и консервативными классами. Последние, в сущности, должны были еще раз удивиться умеренности Цезаря, удовольствовавшегося продажей имения своих павших врагов. Но настроение было таким смутным и раздраженным, что конфискация имущества Помпея вызвала громкие клики, как акт чудовищной мстительности и тирании. Правое крыло цезарианской партии было весьма недовольно неожиданным обращением Цезаря с Антонием и с Долабеллой. Таким образом, месяцы, в которые Цезарь воевал в Африке, казались долгими и беспокойными для высших италийских классов. Всех очень озабочивали намерения Цезаря. Что сделает он, когда узнает о крайнем упорстве помпеянцев? Продажа имущества прежних сторонников Помпея, закон о наемной плате, милость, оказанная Долабелле, были дурными предзнаменованиями. Правда, с начала 46 года Цезарь не был более диктатором¹, но не заставит ли он дать себе новые почести после победы, которая казалась вполне обеспеченной? Подобно тому, как весной небо сразу меняется и по земле пробегает тень, когда на солнце находит густое облако, потом снова появляется веселый свет, опять сменяемый тенью, точно так же в душе Италии шли друг за другом эти тучи меланхолии, тень от которых мы видим еще теперь, после стольких столетий, в книгах, написанных в эти месяцы самым утонченным истолкователем идей и чувств высших классов. Цицерон, ободренный Брутом, с которым он был связан тесной дружбой, забыв о случившихся во время киликийского проконсульства неприятностях, снова взялся за перо. В начале 46 года он начал писать в форме платоновского диалога между Брутом, Аттиком и собой историю латинского красноречия, известную под названием «Brutus seu de claris oratoribus». Но история литературы не могла отвлечь его ум от занятий политикой; и хотя в начале диалога Аттик заявляет, что «говорить о политике не будут»², намеки и сожаления дают чувствовать себя при каждом удобном случае. С первых страниц чувствуется скорбь, причиненная Цицерону вновь начавшейся гражданской войной, которая заставляет его завидовать участи Гортензия, умершего ранее, чем он увидал Форум опустевшим и немым³. Далее Брут воздает горячую похвалу первому консулу Республики, который разрушил монархию и от которого по отцовской линии, как доказывает Аттик, большой любитель археологии, происходит и сам Брут⁴. Затем хвалят Марцелла, консула 51 года, врага Цезаря, удалившегося в свое митиленское изгнание далеко от «общих и роковых бедствий»⁵.

Десятилетняя диктатура

     Но Цицерон успел написать только половину своей книги, когда из Африки пришло известие, что война окончилась 6 апреля выигранной Цезарем битвой при Тапсе. На этот раз он не был склонен к милосердию. Фавст Сулла, Л. Афраний и К. Юлий Цезарь, попавшие в его руки, были казнены. Л. Манлий Торкват, М. Петрей и Сципион кончили самоубийством. Только Лабиену и Кнею Помпею удалось бежать в Испанию, а Катону — в Утику. Итак, печальные предчувствия писателя были подтверждены фактами: убийства начались! Остатки консервативной партии собирались в молчании, чтобы оплакивать своих потерянных друзей и гибель Республики. Для наиболее честолюбивых сторонников Цезаря эта победа явилась поводом заставить декретировать ему, как страшились этого благоразумные люди, самые чрезвычайные почести: десятилетнюю диктатуру, цензорское достоинство под названием praefectura morum⁶, право предлагать кандидатов в народные трибуны и эдилы⁷. Впечатление было ужасно. Никогда самые крайние пессимисты не предполагали такой дерзости. Особенно чудовищной и почти монархической тиранией казалась десятилетняя диктатура людям, которым традиция внушила столь сильную ненависть к абсолютной власти и единоличным, продолжительным и безответственным должностям⁸. Нельзя было больше сомневаться: эта диктатура должна была сопровождаться правлением котерии, конфискациями и насилиями. Однако было невозможно противиться ей: левое крыло в партии Цезаря, видимо, с каждым днем приобретало все большее значение и хотело увеличить власть своего вождя, чтобы вместе с тем увеличить свою собственную. Эта клика вместе с несколькими фанатическими поклонниками и многочисленными льстецами, окружившими человека, который, подобно Сулле, стоял с этих пор во главе всех войск Империи, навязывала свою власть Сенату, комициям и также наиболее умеренным сторонникам Цезаря, внутренне не одобрявшим всего происходившего, но не смевшим открыто противиться этому.

Семейные несчастья Цицерона

     Книга Цицерона делалась все более и более меланхоличной. Когда Брут упоминает Л. Манлия Торквата, Цицерон замечает ему, что следует умолкнуть. «Печальна память о прошедших несчастьях, но еще печальнее ожидание несчастий грядущих»⁹. И Цицерон снова завидует участи Гортензия. Он сожалеет, что его земное странствование оканчивается в этой «ночи Республики», и жалеет Брута, который так молод и увидит еще большие бедствия¹⁰. По мере приближения к концу книга делается все мрачнее. Письма, написанные в эти месяцы Цицероном к Варрону, также полны скорби¹¹. Семейные печали угнетали его так же, как общественные бедствия. Его милая Туллия не могла больше жить с Долабеллой; неизвестные мотивы вызвали между Теренцией и им одну из тех странных ссор между старыми супругами, в которых по временам прорывается старческое раздражение, так что Рим едва не увидал одновременно развода отца и дочери¹². Теперь, когда жаркие споры на Форуме и в Сенате, высокие порывы честолюбия и удовольствие быть видным лицом не занимали более его мысли, тоска из-за бедности, в которую он попал, и домашние затруднения нависли над ним и отняли у него энергию, необходимую для борьбы. Он мог найти утешение, только отдаваясь своим любимым занятиям, стараясь разрешить многочисленные вопросы римской истории, которые ему предлагал Аттик, большой любитель археологии, между делом собиравший материалы для написания анналов Рима. Единственным удовлетворением для него в эти столь мрачные дни было уважение, выказываемое ему самыми выдающимися и образованными лицами из партии Цезаря, почти ежедневно приглашавшими его на свои пиры¹³. Гиртий даже просил его давать себе уроки красноречия и задавал в честь его прекрасные обеды¹⁴ вместе с Долабеллой, сохранившим дружбу старика, несмотря на его вину по отношению к Туллии. Своим очарованием он сумел заставить старого оратора простить свое поведение, как умел добиться прощения у Цезаря, у всех знакомых мужчин и особенно у всех женщин¹⁵. Ослабев от лет и печалей, Цицерон для развлечения принимал приглашения, хотя время от времени чувствовал угрызения совести, когда события напоминали ему о несчастной катастрофе, в которой погибло столько его друзей, в числе которых самым последним был Катон.

Смерть Катона

     Старый аристократ окончил свою жизнь с тем же упрямством, с каким жил. После битвы при Тапсе, получив поручение защищать Утику, он понял, что всякое сопротивление бесполезно. Не желая принимать прощения от Цезаря, он однажды, спокойно приведя в порядок свои дела и простившись со своим сыном, удалился в свою комнату, долго читал Федона, а потом вонзил меч себе в грудь. Его нашли уже в агонии¹⁶.

Умеренность Цезаря по возвращении

     Присоединив к Империи царство Юбы и собрав значительную контрибуцию, Цезарь 13 июня выехал из Утики. 16 июня он высадился в Каралах (совр. Cagliari), где оставался до 27 и откуда послал Кая Дидия и солдат в Испанию преследовать последние остатки врага. Дули противные ветры, и он мог вернуться в Рим только 25 июля¹⁷. Немедленно по прибытии он произнес одну речь к народу, а другую к Сенату, в которых прославлял размеры завоеванной в Африке области, ее плодородие и изобилие хлеба, которым она могла снабжать Рим. Он утверждал, что его правление не будет тираническим и что он будет только вождем народа¹⁸. Он не принял немедленно десятилетней диктатуры¹⁹, удовольствовавшись званием консула, а также избирательной властью и praefectura morum.

Честолюбие Цезаря

     Но если эти речи были недурны, то много лиц ожидало фактов с очень беспокойным настроением, слагающимся из старой ненависти, нового страха и зависти, что великие, только что предоставленные Цезарю почести могут еще быть увеличены. Теперь, когда мир был установлен, некоторые даже надеялись на реставрацию республиканских учреждений; большинство, однако, страшилось открытой, насильственной и склонной к грабежу тирании. Скоро и те и другие заметили свою ошибку. Цезарь не был ни сладострастным скептиком, как Сулла, ни дилетантом, как Помпей. Это был беспокойный и пылкий дух, для которого были необходимы лихорадочная деятельность, сильные эмоции и упорная работа. После стольких лет волнений и усилий для выполнения своего достопамятного дела он мог, наконец, командовать армией, раздавать государственные должности доверенным лицам и располагать крупными суммами денег. Как тяжело ему было возвратиться к частной жизни и отказаться от реализации великих замыслов, которыми был полон его дух!

Цезарь — раб своей удачи

     Но даже если бы он хотел отказаться от верховной власти, он не мог сделать этого. Цезарь был, так сказать, пленником своей собственной победы. Он, подобно Сулле, одерживая победы, возбуждал в массах самую сильную и самую опасную страсть своей эпохи — алчность, обещая солдатам горы и моря, привилегии, территории, деньги; нагромождая обещания в Испании на обещания в Аримине, обещания в Брундизии на обещания в Испании, а на обещания в Брундизии — новые и еще большие обещания, сделанные после поражения при Диррахии. Все доверяли ему, уверенные в нем благодаря славе о его чудесной щедрости. Теперь он должен был сдержать свои обещания. Он мог отказаться от всех других своих слов под предлогом, что они были ложью, сказанной, чтобы одурачить веривших ей глупцов; но он должен был какой бы то ни было ценой сдержать свои обещания, данные тридцати или сорока тысячам людей, покинувших врага, чтобы перейти к нему, и которые уже три года мечтали лишь о том, чтобы спокойно поселиться на землях, где они могли бы пользоваться обещанными им деньгами. Последние мятежи легионов показывали, что пытаться играть с этими массами, возбужденными его обещаниями и гражданской войной до крайней степени, значило бы желать вызвать военную революцию, в которой Цезарь погиб бы первым. Подобно Сулле, он был лично ответственен за сделанные им обещания и за допущенные им химерические надежды. Подобно Сулле, он не мог ранее вознаграждения своих сторонников и солдат отказаться от верховной власти, которая была единственным действительным средством, чтобы сдержать свои обещания.

Слабость положения Цезаря

     Те, кто надеялся, что Цезарь мог бы сложить тогда свои полномочия, ошибались; равно ошибались и те, кто ожидал насилий новой тирании, подобной тирании Суллы. Цезарь, конечно, имел основание негодовать на остатки помпеянской партии и на высшие классы Рима за неискреннее положение, занятое ими со времени Фарсальской битвы. Он не стеснялся во время триумфов обнаруживать дурное расположение духа. Триумфов было четыре и продолжались они четыре дня: первым был триумф над галлами, вторым — над египтянами, третьим — над Фарнаком, четвертым — над Юбой. В последнем триумфе Цезарь показал оружие, отнятое у римлян, и провел карикатуры своих главных врагов, в том числе Катона. Если Цезарь не заботился скрывать своего отвращения к римской знати и своего намерения опираться на народные классы и пришел таким образом к решению управлять Республикой, не считаясь с претензиями и предрассудками консервативных классов, то он очень хорошо знал, что ему невозможно было выполнить десятую часть того, что сделал Сулла. Одна из самых крупных ошибок, допускаемых всеми историками Цезаря, состоит в уверенности, что после Фарсалы и Тапса Цезарь находился в очень прочном положении, что он был всемогущим распорядителем государства и всего римского мира. В действительности он не был ничем подобным. Сулла спас всю Империю от неминуемой гибели и избавил целый класс граждан от политического уничтожения, а Цезарь был просто победителем в междоусобной войне, порожденной в желавшей мира стране соперничеством двух политических котерий. Он не имел ни престижа ужаса и славы, который мог бы сравниться с престижем Суллы, ни армии, верность которой была бы для него несомненна, ни партии, с которой у него было бы единение и согласие. Раздор, напротив, закрадывался в его ряды, и блок его партии давал каждый день новые трещины. Сам Антоний, которого он хотел принудить заплатить за купленное на аукционе имущество Помпея, наполнял тогда Рим жалобами и угрозами против него; говорили даже, что он искал для него наемного убийцу²⁰.

Программа Цезаря для удержания верховной власти

     Завоевания Галлии было мало для того, чтобы дать Цезарю престиж, достаточный для чрезвычайной ответственности, принятой им на себя. Что касается до последующих побед, то они были одержаны в междоусобных войнах, и нужно было скорее заставить позабыть их, а не прославлять. Цезарь очень хорошо понимал, что для того, чтобы действительно быть господином Республики, ему нужно было приобрести новую, большую и более чистую славу, оказав услуги Италии; что все его предыдущие труды были лишь приготовлением к его великой работе, которая только теперь должна была начаться; средством, с помощью которого он был в состоянии приобрести высшее положение в Республике, выполнив великие дела. Действительно, теперь, когда междоусобная война окончилась, он мечтал основать прочное, благодеятельное и славное правительство, программа которого должна была состоять из трех существенных пунктов: крупной щедрости по отношению к простому народу; административных реформ для реорганизации общественных должностей и для удовлетворения законных требований нации, так долго находившихся в пренебрежении; наконец, в крупных военных предприятиях. В общем, это было возвращением к его великой политике 56 года.

Ряд консервативных реформ

     Немедленно по возвращении в Рим он со своей обычной энергией принялся за дело при помощи нескольких друзей и вольноотпущенников. Из шестисот миллионов сестерциев и большого количества драгоценных металлов²¹, привезенных из Африки, он уплатил каждому гражданину по триста сестерциев, обещанных в 49 году; каждому солдату по 80 000 сестерциев; вдвое более, как было обещано, центурионам; вчетверо более — трибунам²². Он дал большой публичный банкет и произвел бесплатную раздачу хлеба и масла²³. Пользуясь своей цензорской властью или предлагая законы в комициях, он выполнил серию реформ, полных консервативного духа. Он реформировал суды, дав им более аристократический состав²⁴; он изменил уголовные законы, увеличив наказания за преступления²⁵. Он распустил преступные организации, коллегии рабочих, организованные Клодием, которые столько раз служили ему в его борьбе с консервативной партией²⁶. Он уменьшил число участвовавших по закону Клодия в раздачах хлеба²⁷. Он опубликовал закон против роскоши, ограничивавший роскошь употребления жемчугов, носилок, пурпурных одежд²⁸. Он хотел приостановить эмиграцию молодежи, столь затруднившую набор армии в Италии²⁹. Он сделал распоряжения о лучшем исполнении аграрного закона, который едва применялся до сих пор, путем основания колоний в Кампании, в окрестностях Калатии и Казилина³⁰. Он распорядился о чеканке, новой золотой монеты, aureus'а. Он призвал в Рим египетских астрономов для исправления календаря³¹. Он старался внести порядок в финансы Республики, установив таможенные пошлины, сделав собственностью государства и отдав на откуп наждачные копи Крита, которые многие разрабатывали без всякого разрешения³². Он выработал знаменитый Lex Julia municipalis, о котором часто будет идти речь впоследствии и который должен был реорганизовать административный строй италийских городов³³.

Цезарь и Восток

     Он задумывал еще более важные дела; он хотел усвоить идею Кая Гракха, восстановить центры цивилизации, разрушенные или потрясенные римским завоеванием. Он намеревался вновь отстроить Карфаген и Коринф, вывести колонии в Нарбоннскую Галлию, в Лампеак, Эпир, Синоп, Гераклею и на берега Черного моря, которые еще сильно страдали от последствий грубости солдат и генералов Лукулла. Наконец, он возвращался к предприятию, в котором потерпел неудачи Красс, и хотел завоевать Парфию. Политические случайности против его воли увлекли его на север Европы и в Галлию, но, как только он мог свободно выбрать себе дорогу, он обернулся к тому Востоку, на который направил свои первые взгляды и который привлекал его, как привлекал всех его современников, мыслью повторить сказочные подвиги Александра. Галлия была только бедной варварской страной, тогда как большая дорога будущего была в Азии, на этом богатом и цивилизованном Востоке, где македонский завоеватель и его преемники оставили вечные следы своих подвигов.

Надежды Цицерона на Цезаря

     Многие из этих реформ нравились консерваторам и несколько утешали скорбь, которую они чувствовали, видя во время четвертого триумфа карикатуру Катона, сделавшегося героем для высших классов Италии. Цицерон, написавший ему похвальное слово и занявшийся затем составлением диалога «Orator»³⁴, спрашивал иногда себя, восстановит ли Цезарь республиканский образ правления; он наблюдал за всеми действиями Цезаря, расспрашивал его близких друзей, один день надеялся, другой отчаивался. Его надежда была прочной до середины сентября, когда он окончил свой траур по Республике к прервал молчание, которое хранил до сих пор в Сенате, чтобы в полной похвал Цезарю речи испросить прощение Марцеллу. В этой речи он делает даже намек на восстановление гражданского правительства³⁵.

Храм Венеры, матери Юлиев

     Но когда в конце сентября Цезарь освятил храм Венеры Genetrix, Цицерон и общество были очень скандализованы, увидав там статую Клеопатры, изваянную Архесилаем, одним из самых знаменитых римских скульпторов³⁶. Все негодовали на это, и отпразднованные по этому случаю народные празднества увеличили раздражение. Они были грандиознее, чем данные по поводу триумфа; были охоты на диких зверей, бои гладиаторов, представления, данные во всех кварталах и на всех языках, чтобы могла развлекаться вся космополитическая чернь; была, наконец, навмахия на искусственном озере! Цезарь хотел, следовательно, подкупить народ так же, как старался унизить Сенат, выбирая сенаторов из самых темных людей и даже среди профессиональных гаруспиков³⁷. Эти выборы, так же как необъяснимое замедление Цезаря в созыве комиций, были очень непопулярны; скоро за ними последовала целая серия неприятных неожиданностей. Так, Цицерон однажды получил благодарность от некоторых восточных князей за сенатус-консульт, утверждения которого в Сенате он добился, тогда как он не знал даже о самом существовании этих лиц³⁸. Энергия Цезаря вырождалась по временам в дикое нетерпение; так, он принудил Архесилая выставить в храме Венеры Genetrix неоконченную статую, лишь бы открыть его³⁹. Он часто произвольно ускорял совещания, что не нравилось многим. Не были также удовлетворены назначением правительственных лиц на 45 год; за некоторыми исключениями, все они были старыми друзьями Цезаря⁴⁰ и были ненавистны консерваторам, например, Ватиний или Саллюстий, который после битвы при Тапсе был сделан пропретором Нумидии и которого оставили там еще на год, чтобы он мог нажить себе состояние, которое растратил в Риме с женщинами.

Общее недовольство Цезарем

     Положение становилось все затруднительнее. Волнения, необычайное нервное напряжение последних лет, увлечение успехом, иллюзия силы, родившаяся в нем даже при усталости, побуждали Цезаря взять на себя бремя ответственности, которому никто, даже он сам, не был в состоянии сопротивляться. Здесь еще раз ошибаются историки, когда говорят, что Цезарь, сумев приготовить себе такое чудное орудие господства, как его армия, был в состоянии властвовать над Империей и реорганизовать ее. Со своей армией Цезарь мог победить консервативную партию и разрушить законное правительство, но заменить это правительство своей армией он мог только очень несовершенным образом. Вокруг него образовалась пустота; знать, даже присоединившаяся к нему после Фарсалы, сохранила в глубине сердца всю свою злобу, держалась в стороне и с большой неохотой принимала магистратуры. В собственной его партии все правое крыло охладело к нему и отдалилось от него. Только небольшая честолюбивая и энергичная котерия его приверженцев из нижнего слоя теснилась вокруг диктатора для того, чтобы монополизировать его милость и удалять опасных конкурентов. Верный Оппий, ловкий Бальб, интриган Фаберий, веселый Долабелла, Ватиний, Кален, Децим Брут, которого он предпочитал всем остальным, который спас его в Испании и уже два года управлял Транзальпинской Галлией, где подавил новое восстание белловаков, были с этих пор самыми близкими его сотрудниками в таком гигантском и требовавшем столь большого числа талантов и энергии деле, как реорганизация Империи. Даже Антоний впал в немилость и скромно жил с Фульвией, вдовой Клодия и Куриона, на которой женился. Цезарь не имел более ни времени, ни желания искать в толпе неизвестных людей, которые могли бы служить ему, как с большим успехом делал до сих пор, и в его тесный и замкнутый кружок входило мало новых лиц: сыновья двух его племянников, Квинт Педий и Гай Октавий и семейство Сервилии. Ее сын Брут, ее два зятя Гай Кассий и Лепид — образовывали в партии Цезаря маленькую аристократическую группу, с которой Цезарь обращался довольно хорошо, будучи действительно близок только с Лепидом⁴¹.

Молодой Август

     Что касается Гая Октавия, то это был очень умный молодой человек семнадцати лет, который после смерти своего отца и вторичного брака своей матери с Луцием Марком Филиппом воспитывался в доме своей бабушки, сестры Цезаря; последний взял его с некоторого времени под свое покровительство, наблюдал за его воспитанием и представлял народу при помощи почетных отличий. Он сам, может быть, выбрал для него, кроме уже бывших учителей, двух новых наставников, Афенодора из Тарса (на с. -в. Малой Азии) и Дидима Арея. Последний принадлежал к той неопифагорейской школе, которая, как мы видели, старалась тогда распространить в римском мире новую аскетическую мораль⁴². Но молодой человек был очень слабого здоровья и в этот момент был тяжело болен, что сильно беспокоило Цезаря.

Духовный упадок Цезаря

     В общем, Цезарю недоставало умных, энергичных и верных сотрудников, которые помогли бы ему привести в исполнение его великие проекты; и мысль, что один человек, как бы умен и энергичен он ни был, с несколькими друзьями и вольноотпущенниками, собранными случайно по пути в течение двенадцати лет войны и приключений, мог остановить в обширной Империи беспорядок, возникший от длительного социального разложения и перемен, была химерической. При помощи армии легко было одержать верх над консервативной партией и выродившимися высшими классами Италии; напротив, невозможно было одному человеку при помощи законодательства положить конец ужасному антагонизму этого жадного, дерзкого и гордого общества. Одно затруднение являлось за другим, будучи часто вызвано самым нетерпением, с которым Цезарь хотел одержать победу. Раздражение, усталость, обольщение от этой огромной работы затемнили то сознание удобного случая и действительности, которое всегда было так ясно у него ранее. Как бы сознавая свое положение, он сам по временам говорил, что прожил уже слишком долго⁴³. Его друзья Бальб и Оппий замечали с некоторого времени, что он сделался странным и что всякий, даже самый скромный, совет при удобном случае о том, что он мог бы сложить с себя по крайней мере часть власти, с каждым днем раздражал его все более. Видели, что даже сочинением, в котором Цицерон хвалил Катона, он был раздражен до такой степени, что хотел писать ответ и поручил Гиртию сделать то же. Однако он не хотел, чтобы его обвиняли в нарушении конституции, ниспровержении традиции, действии против духа, если не против буквы, законов, с помощью которых он получил власть. В эту эпоху он составил свои комментарии о гражданской войне, в которых старается показать, как точно соблюдал он конституцию и как противная партия, а вовсе не он, накладывала руку на имущество и права граждан. Но с каждым месяцем, протекавшим в этом бесконечно длинном году, которому реформировавшие календарь астрономы дали 15 месяцев и 445 дней, факты все меньше и меньше соответствовали его намерениям и словам.

Клеопатра в Риме

     К концу года Цезарь совершил грубую ошибку, приняв у себя в доме Клеопатру, прибывшую в Рим с большой свитой рабов и министров. Скандал в Риме и в Италии был очень велик⁴⁴. Все знали, что с некоторого времени у Цезаря была очень возбуждена чувственность, что он имел экстравагантные желания царской любви и что во время африканской войны он развлекался с Эвноей, женой царя Мавритании Богуда, которой он сделал бесчисленные подарки. Но этот новый бесстыдный скандал на глазах всего Рима возмутил общество, уже недовольное и слишком склонное все критиковать. Начали жалеть Кальпурнию, выданную замуж в 59 году вследствие политической интриги, тотчас же покинутую своим бродягой-мужем, любовницу которого она была теперь вынуждена принимать у себя в доме. Как будто бы это было специальное преступление Цезаря, а не жалкая участь, предоставленная всем женщинам высшего общества, которые не были порочными, развратными, распущенными. Честные женщины, как Туллия, Корнелия, вдова Публия Красса и Помпея, и столько других, оставшихся неизвестными, разве не были всегда приносимы своими родителями в жертву их политическому честолюбию? Разве не было им суждено быть выдаваемыми замуж, покидаемыми и снова выдаваемыми из года в год, причем не обращалось внимания ни на возраст, ни на добродетель супруга; менять дом, служанок, общество с переменой политики; видеть себя часто лишенными даже утешения материнства, находить в доме мужа пасынков старше себя и быть покинутыми ради гетер и вольноотпущенниц? Это было зло времени, один из тех многочисленных печальных и неизбежных симптомов беспорядка, причиненного великой переменой в цивилизации, которая готова была совершиться и которой женщина также отдавала свою часть скорби. Но на этот раз общество приписывало специально Цезарю этот всеобщий порок и негодовало, что диктатор так выставляет напоказ свой разврат.

Примечания

1. Zumpt; S. R., 211, мне кажется, прав, давая веру словам Диона, XLII, 20, по которым вторая диктатура была дана Цезарю не на неопределенное время, а только на 47 год; следовательно, 1 января 46 года он не был более диктатором. Почему ему в апреле 46 года доверили бы диктатуру на десять лет, если бы он уже был диктатором на неопределенное время? Кроме того, мы имеем монеты 46 года (Cohen, n. 2, 3), где Цезарь называется только Cons. III, а Fasti Capitolini (C. I, L., 12, р. 21) не упоминают о диктатуре Цезаря в 46 году.
2. Cicero, Brut., III, 11.
3. Cicero, Brut, I, 4; II, 6.
4. Cicero, Brut., XIV, 53.
5. Cicero, Brut., LXXI 250.
6. Dio XLIII, 14; см. Mommsen, C. I. L., I2, p. 41.
7. Dio, XLIII, 14; выражения Диона сами по себе не ясны, но из сравнения их с XLIII, 45, где рассказывается о новых почестях, прибавленных после Мунды, мне кажется, что возможно вместе с Stobbe (Die Candidati Caesaris в Phil., 27, стр. 94) утверждать, что таково было содержание закона.
8. Dio, XLIII, 15.
9. Cicero, Brutus., LXXVI, 266.
10. Cicero, Brutus., XCVI, 336 сл.
11. Cicero, F., IX, 1-7.
12. Первое упоминание о несогласиях с Теренцией находится в письме Цицерона от 5 июня 47 года, A., XI, 16, 5. Письмо Цицерона F., IV, 14, 3, представляло разрыв как уже непоправимый. Развод произошел в конце 47 года или в начале 46. См. Schmidt, B. W. C., 239. Основания для развода неясны: кажется, здесь был замешан вольноотпущенник Филотим.
13. Cicero, F., IX, 7, 1; IX, 16, 2.
14. Cicero, F., IX, 16, 7.
15. Cicero, A., VI, 6, 1.
16. Plut., Cato Ut., 66 сл. ; Dio, XLIII, 10 сл. ; App., B. C., II, 98 сл.
17. (Caesar), Bell. Afr., 98; Dio, XLIII, 14.
18. Dio, XLIII, 15; Plut., Caes., 55.
19. Мне кажется, что разрешить все вопросы, относящиеся к третьей диктатуре Цезаря, можно, только предположив, что Цезарь принял диктатуру, предложенную ему после битвы при Тапсе, лишь в конце 46 года, но ранее 1 января 45 года, хотя Моммзен, C. I. L., I2, p. 42, предполагает противное. Дион, XLIII, 1, говорит, что в 46 г. до Р. X. Цезарь был в третий раз диктатором и консулом, но это утверждение падает перед свидетельством Капитолийских Фаст (C. I. L., I2, p. 28), ничего не говорящих о диктатуре в 46 году, в то время как они указывают, вместе с монетами 46 года (Cohen, n. 34, 36, n. 15, 17), что Цезарь в третий раз был диктатором в 45 году, в четвертый раз в 44 г. Итак, третья диктатура была в 45 году. С другой стороны, есть монеты 46 года (Cohen, n. 4), на которых Цезарь назван диктатором; и даже, принимая остроумное рассуждение Цумпта, S. R., 215, который думал доказать, что они принадлежат к 47 году, следует из (Caesar) Bell. Hisp., II: dictator tertio, consul designates quarto..., что Цезарь принял диктатуру незадолго до конца года при своем отъезде на испанскую войну. Это объясняет, почему составители Fasti Capitolini ничего не говорят о диктатуре 46 года.
20. Cicero, Phil., II, XXIX, 72.
21. Velleius, II, 56; App., B. C., II, 102.
22. Sueton., Caes., 38; App., B. C., II, 102; Dio, XLIII, 21 (есть легкие варианты относительно цифр).
23. Dio, XLIII, 21, различает триумфальные празднества от тех, которые были позднее при освящении храма Венеры Genetrix и которые другие историки древности смешивают с первыми.
24. Dio, LXIII, 25; Sueton., Caes., 41.
25. Sueton., Caes., 42.
26. Sueton., Caes., 42.
27. Dio, XLIII, 21.
28. Sueton., Caes., 43; Dio, XLIII, 25.
29. Sueton., Caes., 42.
30. Zumpt, C. E., I, 300, , предполагает, по моему мнению, справедливо, что наделения землей в Италии в 45 и 48 годах были произведены на основании Lex Julia 59 года.
31. Dio, XLIII, 26; Plut., Caes., 59.
32. Sueton., Caes., 43; Dig., XXXIX, IV, 15.
33. Существуют разногласия относительно опубликования Lex Julia municipalis. Савиньи думает, что он был опубликован в 45 году, Моммзен, C. I. L., I, 123, относит его также к концу 45 г. ; Lange R. A., III, 440, думает, что он был издан в 46 году; Nissen в Rh. Musseum, XLV, стр. 100, равным образом думает, что это было в 46 году между маем и сентябрем. Наиболее вероятным мне кажется мнение Моммзена.
34. Schmidt, B. W. C., 255.
35. Cicero, F., IV, 4, 4; Cicero, pro Mars., IX, 27.
36. App., B. C., II, 102.
37. Cicero, F., VI, 18, 1.
38. Cicero, F., IX, 15, 4.
39. Overbeck., G. G. P., II, 482.
40. Lange, R. A., III, 448.
41. Преувеличивали чувство и близость Цезаря к Бруту. Пусть обратят внимание, что после Фарсалы до возвращения Цезаря из Испании они виделись только недолго в 47 году на Востоке; потом Цезарь отправился в Африку, а Брут весь 46 год оставался управлять Цизальпинской Галлией; когда Брут вернулся в Рим, Цезарь уже уехал в Испанию. См. Bynum, B., 29 и 39.
42. Sueton., Aug., 89; см. Weichert, Comnientatio de imp. Caes, scriptis corumque reliquiis, Grimae, 1835, p. 27 сл. Gardthausen, A. Z., I, 47 сл.
43. Cicero, pro Marcello, VIII, 25.
44. По поводу обвинений, делавшихся Цезарю за его отношение к Клеопатре, см. Dio, XLIII, 27; Sueton., Caes., 52.

 

<<

Клеопатра

<<

Содержание

>>

Последняя мечта Цезаря — завоевание Парфии

>>