Великие властители прошлого

Послание Ивана Грозного королю Стефану Баторию 1581 года

А ЭТО - ГРАМОТА ОТ ГОСУДАРЯ К КОРОЛЮ, ПЕРЕСЛАННАЯ С ЕГО ГОНЦОМ КРИШТОФОМ ДЕРЖКОМ

<...> мы, смиренный Иван Васильевич, удостоились быть носителем крестоносной хоругви и креста Христова Российского царства и иных многих государств и царств, скипетродержатель великих государств, царь и великий князь всея Руси <...> по божьему изволению, а не по многомятежному человеческому желанию, - Стефану, божьей милостью, королю Польскому <...>.

Прислал ты к нам гонца своего Криштофа Держка с грамотой, а в грамоте своей писал нам, что наши полномочные послы - дворянин и наместник муромский Остафий Михайлович Пушкин и дворянин наш и наместник шацкий Федор Писемский и дьяк Иван Андреев сын Трифонов - прибыли к тебе с нашей верительной грамотой, в которой мы просили тебя доверять их словам, сказанным от нашего имени. Ты пишешь, что они объявили тебе, что пришли со всеми необходимыми полномочиями, чтобы заключить христианский мир; и когда ты им позволил вести переговоры с панами твоей рады, они потребовали сохранения за нами четырех замков в Ливонской земле: Новгородка Ливонского, Сыренска, Адежа и Ругодива, да еще прибавили к этому города, которые в прошлом году с помощью божьей перешли в твои руки; за это они были отправлены назад, не окончив переговоров. А затем они попросили, чтобы ты дозволил им послать к нам за полномочиями о всех объявленных тобою условиях, какие ты им объявил, чтобы между нами установились добрые отношения, и ты разрешил им это. Ты хочешь, чтобы, ознакомившись с посланием наших послов, мы дали им достаточные указания об этом в своей полномочной грамоте, в соответствии с которой наши послы могли бы вести дела и договариваться о христианском мире и установлении дружбы и братства между нами; удостоверившись в этом, ты согласишься заключить мир. А указания и полномочия своим послам ты просишь послать не мешкая, ибо для тебя убыточно держать внутри своего государства набранные войска, а если подвинуть их ближе к границе, тогда, по твоим словам, и нашему государству не избежать убытков. Ты пишешь также, что велел нашим послам упомянуть крепость Себеж, построенную на земле Полоцкой, не ради какой-нибудь корысти, а только для того, чтобы установленная дружба не была нарушена своевольными людьми, ибо возле Себежа всюду расположены села и люди полоцкие; нам же, пишешь ты, следует мириться так, чтобы доброе дело нерушимо укрепилось на благо христиан, а дружба между нами все более усиливалась. Но ты предлагаешь это только на наше усмотрение и решение, а сам ты ради блага христиан не собираешься этим малым делом разрушать больших. Тех же твоих купцов, которые без всякой вины задержаны в нашей земле, ты просишь добровольно выпустить со всем их имуществом и тем самым дать тебе доказательство нашей склонности и готовности к дружбе. С этой своей грамотой ты послал к нам своего дворянина Криштофа Держка, и ты просишь без всякой задержки отпустить его к тебе, чтобы он не опоздал к сроку, указанному нашим послам.

Твои же паны, как писали наши послы, дворянин и наместник муромский Остафий Михайлович Пушкин с товарищами, говорили им от твоего имени, что ты с нами помиришься, только если мы уступим тебе всю Ливонскую землю до последнего волока, что Велиж, Усвят и Озерище - все это уже у тебя и что мы должны разрушить крепость Себеж, да еще уплатить тебе четыреста тысяч золотых червонцев за твой убыток, который ты понес, когда снаряжался, отправляясь воевать наши земли; а Луки Великие, Заволочье и Холм беспрекословно оставлены нами при отступлении.

Мы никогда еще не встречали такой гордости и недоумеваем: ведь нынче ты собираешься мириться, а твои послы предъявляют такие безмерные требования, - чего же они потребуют, прервав мирные переговоры? Паны твоей рады говорили нашим послам, что они приехали торговать Ливонской землей. Так что же:

если наши послы торгуют Ливонской землей, то это плохо, а если твои паны нами и нашими владениями играют и из гордости предлагают невозможное - это хорошо? Да это не торговля была, а переговоры.

А когда в вашем государстве были благочестивые христианские государи - от Казимира до нынешнего Сигизмунда-Августа, - они жалели проливать христианскую кровь и посылали к нам своих послов, и наши послы к ним ездили, и наши бояре вели с их послами предварительные переговоры, и их королевские послы в раде с нашими послами вели предварительные переговоры и неоднократно принимали решения, выгодные для обеих сторон, чтобы невинная христианская кровь не лилась напрасно и между государствами царили мир и спокойствие, - вот к чему стремились паны в прежней раде. Ездят много туда и обратно, побранятся с послами и снова помирятся, и делают дело долго, а не в один час обернутся. А ныне мы видим и слышим, что в твоей земле христианство умаляется; поэтому-то паны твоей рады, не беспокоясь о кровопролитии среди христиан, действуют наскоро. И ты бы, король Стефан, припомнил все это и рассудил: по христианскому ли это обычаю делается?

Когда послал ты к нам своих полномочных послов - воеводу мазовецкого Стефана Крыйского с товарищами, то они договорились с нашими боярами, написали от твоего имени грамоту, какую хотели, по своей воле, и, целуя крест и привесив к той грамоте свои печати, присягнули, что ты напишешь такую же свою грамоту, какую они написали в Москве, привесишь к ней свою печать и присягнешь, целуя крест, перед нашими послами, что будешь соблюдать эту грамоту в течение указанных лет, а наших послов отпустишь с той своей грамотой, не задерживая.

Мы же, согласно решению твоих послов и наших бояр, послали к тебе своих послов - дворецкого тверского и наместника муромского Михаила Долматовича Карпова, своего казначея и наместника тульского Петра Ивановича Головина и дьяка Тарасия-Курбата Григорьева сына Грамотина довести до конца то дело, о котором договорились твои послы, взять у тебя грамоту о перемирии и привести тебя на той грамоте к крестному целованию. Наш полномочный посол Михаил Долматович Карпов скончался неизвестно от чего, а когда его товарищи, наш казначей и наместник тульский Петр Иванович Головин и наш дьяк Тарасий-Курбат Григорьев сын Грамотин, пришли к тебе, то ты, ни с чем не считаясь, вопреки присяге твоих послов, соблюдать их соглашение не захотел, предал наших послов бесчестию и насильно посадил их под стражу, как узников, с великим притеснением. А отказались вести с тобою переговоры наши послы потому, что они, увидя твою гордость, когда ты не встал при произнесении нашего имени и не спросил о нас, не решались без нашего ведома стерпеть такую гордость. Отныне же, как бы надменно ты ни поступал, мы ни на что не будем отвечать. А вести переговоры с твоими управителями у себя на подворье нашим послам не подобало: при предках твоих никогда так не бывало. Но много говорить об этом здесь нет надобности. Ты же прислал к нам своего гонца Петра Гарабурду с непристойной грамотой, а сам начал собирать против нас войска из многих земель. А в грамоте, присланной с Петром Гарабурдой, было написано, чтобы мы отказались от условий, принятых твоими послами, и составили новый наказ своим послам и велели им снова договариваться о Ливонской земле. Где же это ведется, чтобы целовать крест, а потом нарушать договор? Даже если послы совершают что-либо неподобающее, то и тут не нарушают соглашения, а ждут истечения срока, установленного договором; послы ошибутся, на них за это кладут опалу, а что сделано, того никак не переделывают, нигде не переделывают и присяги на кресте не нарушают. Не только в христианских государствах не принято нарушать крестное целование, как ты захотел сделать (называясь христианским государем, ты захотел действовать не по-христиански, надругаясь над нашим крестным целованием, и вопреки присяге твоих послов, данной твоим именем, захотел делать все сызнова, - это нигде не ведется!), но и в басурманских государствах не принято нарушать клятву и обязательство, даже басурмане, если они государи почтенные и разумные, держат клятву крепко и не навлекают на себя хулы, а тех, кто нарушит обязательство, укоряют и хулят и нигде не нарушают обязательства. Да и у предков твоих этого не бывало, чтобы нарушить то, о чем послы договорились, тут ты установил новый обычай! Прикажи поискать во всех своих книгах - ни при Ольгерде, ни при Ягайле, ни при Витовте, ни при Казимире, ни при Альбрехте, ни при Александре, ни при Сигизмунде-старшем, ни в наше время при Сигизмунде-Августе - никогда не бывало того, что ты совершил по своему новому обычаю. И если уж ты этих прежних государей называешь своими предками - чего же ты по их установлениям не действуешь, а заводишь свои новые обычаи, которые приводят к пролитию невинной христианской крови? Те прежние государи, предки твои, не нарушали обязательств своих послов. И мы, узнав о таком неподобающем деле, задержали твоего гонца Петра Гарабурду, ожидая, что ты согласишься на достойное соглашение и доведешь дело с нашими послами до конца. И тут мы узнали, что ты готовишься к войне.

И мы отпустили к тебе твоего гонца Петра Гарабурду, а с ним своего гонца Андрея Михалкова с грамотой, а в грамоте своей тебе писали, что нельзя так поступать: нарушив крестное целование, все делать заново; тебе следовало доделать то дело, о котором договорились твои послы с нашими боярами; а о Ливонской земле ты должен прислать к нам других своих послов, и мы поручим боярам договориться с ними, как должно. И ты, не послушав этого, впал в еще большую ярость и, нарушив присягу своих послов, выгнал наших послов из своей земли, как каких-то злодеев, не допустив их до своих очей. А с ними ты наспех прислал к нам своего гонца Венцлава Лопатинского с грамотой, а в ней написал о нашем государском величестве многие несправедливые слова и укоры, о которых не стоит подробно писать, а после этого отпустил к нам нашего гонца Андрея, прислав с ним грамоту, также наполненную яростью. Сам же ты пошел со многими людьми из разных земель и с нашими изменниками - с Курбским, Заболоцким, Тетериным и другими нашими изменниками войной. И нашу вотчину, город Полоцк, взял изменой: наши воеводы и люди плохо дрались против тебя и изменнически сдали тебе город Полоцк. Ты же, идя на Полоцк, сам писал нашим людям грамоту, чтобы они нам изменяли и переходили к тебе с крепостями и городами, и хвалился, что покараешь нас за наших изменников. Не на войско надеешься - на измену! А мы, не ожидая, что ты так поступишь, и надеясь на крестное целование твоих послов (ведь ты поступил так, как от веку не бывало!), пошли было очищать свою вотчину. Ливонскую землю. Но когда мы пришли в свою вотчину, в Псков, до нас дошла весть о тебе, что ты пришел с войной к нашей вотчине, к Полоцку, и мы, не желая, вопреки крестному целованию, начинать с тобой кровопролитие, сами против тебя не пошли и много людей не послали, а послали лишь немногих людей к Соколу разведать о тебе. Тем временем твой воевода виленский, придя со многими людьми к Соколу, небывалым способом зажег город Сокол и перебил наших людей, а над мертвыми надругался беззаконным образом, как не слыхано и у неверных: убить кого-нибудь в бою и оставить - это военный обычай, а твои люди поступили собачьим обычаем: выбирали трупы воевод и лучших детей боярских, разрезали у них животы и вынимали у них сало и желчь, как бы для колдовства. Ты пишешь и называешь себя государем христианским, а дела у тебя делаются недостойные христианских обычаев: христианам не подобает радоваться крови и убийствам и действовать, подобно варварам.

И мы, все еще сохраняя терпение и надеясь, что ты умеришь свои притязания, разрешили своим боярам снестись с твоими панами, да и сами к тебе посылали, и не однажды. Но ты возгордился безмерно и не захотел делать так, как велось при твоих предках, и не пожелал послать к нам послов по прежним обычаям, а начал снаряжать войско против нашей земли. В грамоте же, которую ты прислал нам со своим гонцом Венцлавом Лопатинским, - написано, что наши послы "призваны перед твой маестат", - как будто это какие-то безвестные сироты, а не послы, и поставили их, этих сирот, у порога, и оттуда они беседуют с тобой, как с богом на небесах: так выглядит это "призвание послов перед твой маестат" и твоя безмерная гордыня! Да и во всех землях такого не слыхано: когда к великому государю приходят послы не только от равного, но даже и не от великого государя, то держат их по посольским обычаям, а не как простых людей, не как данников, не ставят их "перед маестатом". Также, когда ты прислал нам со слугой наших бояр Левой Стремоуховым свою охранную грамоту для наших послов (а паны твоей рады написали нашим боярам, чтобы мы по этой охранной грамоте послали своих послов), то эта грамота оказалась написана не таким образом, как пишутся охранные грамоты для послов: твоя грамота написана как бы для мелких купцов, проезжающих через твое государство. На что похоже такое высокомерие? Ты бы даже своему воеводе виленскому не написал так оскорбительно, как написана эта грамота. Таких оскорблений мы не слышали ни от турецкого, ни от иных басурманских государей.

Но мы, все еще сохраняя терпение, чтобы не допустить пролития христианской крови, послали к тебе своего дворянина Григория Афанасьевича Нащокина с грамотой, а в грамоте своей писали тебе, чтобы ты послал к нам своих послов по прежнему обычаю. Устно же мы передали тебе с этим дворянином, чтобы ты, если не захочешь послать к нам послов по прежнему обычаю, прислал бы нам подобающую охранную грамоту для наших послов, а не такую, как с Левой Стремоуховым, и тогда мы к тебе тотчас же пошлем своих послов, хотя это и противоречит прежним обычаям, а ты бы дожидался наших послов в своем государстве. Ты отпустил к нам нашего дворянина Григория с грамотой к нам, но послать к нам по прежнему обычаю послов не пожелал. А в своей грамоте ты писал, чтобы мы прислали к тебе своих послов, и прислал на наших послов охранную грамоту, но указал такой срок для прибытия послов, что невозможно было не только послам поспеть, но и гонцу к такому сроку не бывать. А сам, желая пролития христианской крови, как только отпустил нашего дворянина Григория, тотчас же сел на коня, не дожидаясь наших послов, и пошел войной на нашу землю. А этого при предках твоих никогда не бывало, чтобы послы ехали, а война шла, - только когда послы чего-нибудь натворят, тогда начинали войну, да и то не сразу. А мириться с мечом в руках, как теперь при тебе, - какой же это мир?

И мы, видя, что ты не щадишь христианства, спешно послали к тебе своих послов - своего стольника и наместника нижегородского князя Ивана Васильевича Сицкого-Ярославского, и своего думного дворянина и наместника елатмовского Романа Михайловича Пивова, и дьяка своего Фому-Дружину Пантелеева сына Петелина. А перед ними послали к тебе своего молодого слугу Федьку Шишмарева с грамотой, прося, чтобы ты подождал наших послов в своей земле. И этот наш гонец встретил тебя на дороге вблизи Витебска, но ты даже не взглянул на нашу грамоту, а сам пошел на нашу землю военным походом, никого не пропуская и не жалея христианской крови. И мы велели своим послам идти к тебе в военный стан, хотя еще никогда не бывало, чтобы послы находились в войске. Мы и тут хотели тебя ублаготворить, да не ублаготворили, - ты и в Витебске не подождал наших послов и пошел на нашу землю войной, а наших послов велел вести за собою не спеша. А тем временем наши изменники по твоим жалованным грамотам сдали твоим людям Велиж, Усвят и Озерище, а сам ты пошел к Лукам, а наших послов велел вести за собой. И, придя к Лукам, ты начал приступ, а нашим послам велел тем временем вести переговоры, но какие же тут могут быть переговоры? Проливается столько невинной христианской крови, а послам вести переговоры! А твои паны, приходя к нашим послам, говорили, отрубая одним словом: либо сделай так, тогда будет мир, а не сделают так, как говорят паны, тогда мира не будет. Что же это за мир? Паны с послами в шатре говорят о мире, а в то же время по городу бьют непрерывно, - что ж тут послам с панами твоими делать? А когда ты все занял, тут послам уже и посольствовать нечего - тут уже всему их посольству конец! А к нам прислал ты своего гонца Григория Лазовицкого с грамотой и с ним отпустил нашего сына боярского Никифора Сущова, а предлагал при этом неподобающее дело, которое не может осуществиться, а другого своего гонца Гавриила Любощинского прислал к нам с сообщением, что взял Луки, как бы грозя нам и хвастаясь. А сроки ты устанавливаешь неподобающие, так что не только наши гонцы к тебе, но и твои гонцы к нам за такие сроки не могут приехать; ездят же они по дорогам лениво, а из-за этого льется невинная христианская кровь. И такого нечестия даже в басурманских государствах не слыхано, чтобы войска сражались, а послы тут же вели переговоры. Если послы - то они и ведут переговоры, а если хотят воевать, то выставляют какую-нибудь причину, прерывают переговоры и шлют войска.

Всю осень таскал ты за собой наших послов, да и всю зиму продержал их у себя, а отпустил их ни с чем, за все это укоряя и ругая нас. А о чем паны твоей рады говорили нашим послам под Невелем и о чем сговорились, от всего этого паны твоей рады отказались, когда послы наши были у тебя в Варшаве. Когда же паны твоей рады приходили к нашим послам с ответом, вместе с ними пришло человек с сорок твоих людей, а твои паны сказали послам, что это твоя младшая рада. Ни при каких твоих предках не бывало, чтобы при переговорах были иные люди, кроме панов рады. Видно, твоя рада, желая лить христианскую кровь, всю твою землю склоняет к пролитию христианской крови. Пожалели ли твои паны о христианской крови, когда они говорили нашим послам в Варшаве: "На тех условиях, о которых мы с вами, а вы с нами сговорились под Невелем и о которых вы просили и получили ответ, христианский мир заключен быть не может, - ведь после этого прошло долгое время и наш государь понес большие расходы на войско и утраты: взял наш государь у вашего государя Заволочье, а теперь начал снова собирать войско, тут уж без расходов не обойтись". По-христиански ли твои паны говорят: проливать христианскую кровь не жалеют, а о расходах жалеют? А если тебе убыток, так ты бы Заволочья не занимал, кто тебе об этом бил челом? А это ли не жажда кровопролития - послов у себя держи, дела с ними не делай, от брата своего послов не дожидайся, а войско снова собирай, да все это еще засчитай в убыток? Кто тебя заставляет так расходоваться?

Отпуская к нам наших послов, ты передавал с ними, что если мы захотим с тобой соглашения, то можем послать к тебе еще послов. И мы, еще сохраняя терпение и надеясь, что ты придешь в себя, откажешься от безмерных требований и проявишь умеренность, послали к тебе других послов, дворянина своего и своего наместника муромского Остафия Михайловича Пушкина с товарищами. Но ты, не зная меры и охваченный заносчивостью, и тут не пошел на приемлемые условия и передал нашим послам через радных панов, что ты с нами не помиришься, пока мы не уступим всю Ливонскую землю со всеми крепостями и снаряжением; кроме того, мы должны уступить тебе Себеж; Велиж и Невель уже у тебя, а Луки и Заволочье и Холм оставлены при отступлении, как и Озерище и Усвят. Да к тому же мы должны еще уплатить тебе за твои сборы, когда ты снаряжался на нашу землю, - всего четыреста тысяч золотых червонцев, и заключить вечный мир. А ты будто присягал, что будешь добывать у нас Ливонские земли и разрешишь другие давние споры времени великого государя блаженной памяти Ивана, деда нашего, и короля Александра.

И если это так будет, то что же это будет за мир? Взяв теперь у нас казну, разбогатев, нанеся нам убыток, да на наши же деньги наняв людей и взяв нашу Ливонскую землю, наполнив ее своими людьми, немного погодя собрав еще больше силы, да на нас же напасть и остальное отнять! Можно ведь и не мирясь все это делать и невинную христианскую кровь проливать! Видно, ты хочешь беспрестанно воевать, а не мира ищешь; мы бы тебе и всю Ливонскую землю уступили, да ведь тебя и этим не успокоить, и после этого все равно ты будешь лить кровь! Вот и теперь - чего только ты у прежних наших послов не просил, а с нынешними нашими послами ты еще прибавил Себеж, а дай тебе его - возгордишься безмерно и иного запросишь и ничем не удовлетворишься и не помиришься. Мы добиваемся, как бы унять кровопролитие христиан, а ты добиваешься, как бы воевать и лить невинную христианскую кровь. Так чем нам с тобой мириться, можно и не мирясь то же делать. Не по христианскому обычаю ныне все это у тебя делается! Мы писали к тебе о том и не однажды, что если бы ты прислал к нам своих послов по прежнему обычаю, то пролитие неповинной христианской крови прекратилось бы скорее. Послы же наши не могут добиться мира потому, что когда мы посылаем к тебе наших послов с каким-нибудь делом, ты на него не соглашаешься, а выставляешь новое требование и, прервав переговоры, принимаешься воевать; да просишь прислать еще послов, а сам все время сидишь на коне наготове, а сроки указываешь по басурманскому обычаю такие, чтобы поспеть было нельзя. Вот ведь и теперь: мы уже надеялись, что тебя ублаготворили, и послали своих послов, согласившись на все, что тебе надобно, а тебе и это не полюбилось, и ты, выставив неприемлемые требования и не сделав дела, сел на коня и пошел на нашу землю войной. Потому-то так и получилось, как мы к тебе писали, что нашим послам никогда не добиться от тебя доброго дела.

А что наша вотчина, Ливонская земля, - твоя, это сочинено не по правде; никогда ты не сможешь доказать, чтобы она - при каких-либо твоих предках со времен Казимира - входила в королевство Польское и великое княжество Литовское. Если же у тебя есть об этом грамота или какое-нибудь доказательство, ты пришли к нам, и мы их рассмотрим и в соответствии с этим будем поступать как подобает. Не доказать тебе этого! Только когда появилось в твоей земле лютеранство, воевода виленский Николай Янович Радзивил и иные паны начали спор о Ливонской земле ради пролития христианской крови. В семь тысяч шестьдесят седьмом (1558/59) году, когда король Сигизмунд-Август присылал послов своих - воеводу подляшского пана Василия Тышкевича с товарищами, они говорили с нами по его поручению о ливонцах, как о чужой земле: что государь их им поручил заключить договор не только между нами и собою, но что он рад и все христианство видеть в мире, что, как он узнал, мы ведем войну с законом Немецкой империи и Ливонии, а этого не допустит император и Немецкая империя, что, кроме того, князь Бранденбургский Вильгельм, архиепископ рижский, его родственник, и из-за нанесенной Вильгельму обиды он в прошлом году выступал против этой земли и воевал до тех пор, пока ливонцы не осознали своего преступления и не попросили прощения, и тогда он, вернув князю-архиепископу его прежний сан, принял их просьбу, не разрушая их земли, ибо они - христиане;

поэтому он и нас просил остерегаться пролития христианской крови, а главное, сохранять мир с его родственником, князем-архиепископом рижским. Сам посмотри: если бы Ливонская земля входила в королевство Польское и великое княжество Литовское, он бы об этом упомянул, а он вовсе не упомянул и не называл эту землю своею, а говорил о ней как о чужой; войной же он ходил на нее не для того, чтобы ее покорить себе, а ради своего родственника, архиепископа рижского Вильгельма, потому что его обидeли ливонцы; ходил за его обиду, а не для того, чтобы их подчинить. Сам же написал: "не разрушая их землю", - заметь, что "их землю", а не свою. А после этого в семь тысяч шестьдесят восьмом (1560) году прислал к нам король Сигизмунд-Август своего посланника Мартына Володкова и с ним передавал о Ливонской земле, что она издавна христианскими императорами передана его предкам в дополнение к их отчинному владению - великому княжеству Литовскому для укрепления и обороны. Рассуди сам, король Стефан, хорошо ли государям говорить противоречивые вещи: через своих послов передавал как о чужой земле, а тут заявляет, что она ему передана от императора, и начал называть ее своею! А в своей грамоте он писал, что князья, магистр Кетлер и другие, обратились с мольбой о покровительстве к его маестату. И, сделав такое неправое дело, паны королевства Польского и великого княжества Литовского стали называть Ливонскую землю своей и послали туда своих смутьянов-ротмистров. И если бы они говорили правду, то в одно слово говорили бы, а то говорили и писали разными словами, ухищряясь как-нибудь прибрать к рукам Ливонскую землю и проливать неповинную христианскую кровь.

После этого твои паны стали говорить, что мы, вопреки присяге, вступили в Ливонскую землю, но до сих пор не могут указать, в какой же это грамоте мы присягали. И после этого принялись говорить паны твоей рады, что мы нарушили присягу и охранные грамоты и вторглись в Ливонскую землю, а мы ничего этого не нарушали, ибо Ливонская земля не упоминается в мирных грамотах ни с какой стороны, и в охранных грамотах не говорится, что мы не должны освобождать свою вотчину, Ливонскую землю. Опять-таки, если у тебя имеются какие-нибудь грамоты твоих предков, наших прародителей и наши о Ливонской земле, пришли к нам их или список с них, и мы тогда не будем больше говорить о Ливонской земле, а то, кроме кровопролития, оправдания у тебя никакого нет. А как можно нарушать то, чего ни в каких грамотах нет; его и не бывало, а чего не бывало, то как можно нарушить? А у панов твоих одни и те же слова о ливонцах: воюет, нарушил присягу, нарушил охранную грамоту. Но если эта земля существовала отдельно, а жители ее были нашими данщиками, и были в ней магистр и архиепископ и епископы, а в городах - князья, а ни одного литовца или из других государств ни одного человека там не было, то была ли тогда нарушена данная Литве присяга и охранная грамота? И кто ими владел, иеужели литовские ротмистры? Этого тебе никак не доказать!

Когда они еще не были разорены, они обращались к нам с челобитными и с такими же нашими вотчинами, как они сами, с Великим Новгородом и Псковом, заключали мир в случаях столкновений. И в тех челобитных они писали, что они испросили у нас прощения за то, что они присоединялись к королю польскому и великому князю литовскому, и что отныне они никогда не будут присоединяться ни к королю польскому, ни к великому князю литовскому и ничем не будут им помогать. Если хочешь - можешь посмотреть: мы послали тебе списки с тех грамот при этой своей грамоте. А если, может быть, ты захочешь посмотреть самые эти грамоты, то пошли посмотреть своих великих послов, и мы им покажем грамоты с печатями, в которых ливонцы нашим прародителям, деду нашему, блаженной памяти великому государю Ивану, и отцу нашему, блаженной памяти великому государю и царю всея Руси Василию, били челом о своих винах и отреклись от подчинения королевству Польскому и великому княжеству Литовскому. Но ведь если бы Ливонская земля принадлежала Польше и Литве, то ливонцы не писали бы так в своих челобитных грамотах. Почему опять-таки твои предки не удерживали их, когда они в шесть тысяч девятьсот шестьдесят восьмом (1460) году присылали бить челом прадеду нашему, блаженной памяти великому государю Василию Васильевичу, о котором ты пишешь, будто он заключил соглашение с Казимиром о Великом Новгороде? А если бы это утверждение было справедливо, то ливонцы не посылали бы бить челом нашему прадеду через Новгород. Также и деду нашему, блаженной памяти великому государю Иоанну, и отцу нашему, блаженной памяти великому государю Василию, царю всея Руси, и к нам присылали многократно бить челом, и эти приходы и челобитья их послов были известны в Москве представителям всяких вероисповеданий и чужеземцам не тайно, а явно. А предки твои ни нашим прародителям, ни нам, когда мы еще были в юношеском возрасте, никогда не писали, чтобы мы не принимали челобитья ливонцев и не вступали в их области и своими подданными ливонцев не называли; а если бы это была их земля, то твои предки бы об этом не молчали, а если молчали, значит, это была не их земля!

А что твои паны говорят, что если бы это была наша земля, то зачем нам было с нею заключать перемирие? Так ведь эта земля была особая, наша дополнительная вотчина, жили в ней немецкие люди, а заключали соглашения о перемириях с нашими вотчинами, Великим Новгородом и Псковом, с нашего разрешения и по нашему приказу, подобно тому как мужики в волостях заключают между собой соглашения, как им торговать, а не так, как заключаются перемирия между государями. Ты вот называешься прусским, а в Пруссии свой князь, и ты принимаешь от него присягу - стало быть, Пруссия не твоя? Вот Ливония и была такой

- же нашей дополнительной вотчиной, как Пруссия у тебя. А что твои паны говорят, что если это была наша вотчина, то мы должны были бы назначить им управителей, но ведь эта наша вотчина, Ливонская земля, была не нашей веры, а жили в ней немецкие люди, и наши прародители и мы оказали им милость, позволили им выбирать магистров и управителей согласно их вере и обычаю, а у них для русских купцов, которые торговали, приезжая к ним, были устроены христианские церкви и дворы и слободы. А хотя управителей они получали, но ведь они получали их от папы - епископов ведь всех ставит папа, а не король, и твои предки епископов не ставили. А что архиепископ Вильгельм был родственником короля Сигизмунда-старшего, так ведь для него нигде местечка не было, и по просьбе короля ливонцы дали ему архиепископство Рижское; а ставил его в архиепископы опять-таки папа, а не король: короли ведают мирскими делами, а церковными делами ведает папа и архиепископы и епископы; так можно ли из-за этого считать Ливонскую землю вашей? А что паны твои говорят, что ливонцы вели войну с блаженной памяти великим государем и царем всея Руси Василием, отцом нашим, так тут дивиться нечему! Многократно бывает, что подданный, желая выйти из подданства, противится своему государю - за это его и наказывают. Воевали же Ягайло и Витовт с пруссами, а предки твои с Кондратом, князем мазовецким. А к нашему отцу, блаженной памяти великому государю и царю всея Руси Василию, присылал с челобитьем князь прусский Альбрехт, магистр немецкого ордена в Пруссии, маркграф бранденбургский, штеттинский, померанский, кашубский и герцог вендский, бургграф и герцог ноурмерский и князь ругенский о помощи против короля Сигизмунда-старшего. Да ты сам зачем к Гданьску ходил войной? Ведь он твой, а к своему зачем ходить войной? Так и Ливонская земля затеяла войну против отца нашего. Говорят твои паны, что ливонцы обратились за покровительством к вам, королям польским и великим князьям литовским, так почему же они не обращались к вам, пока в своей воле были? А вот когда они нам изменили и мы на них возложили свой гнев и разбили их, тут они к вам и обратились. Во всей вселенной ведь так принято: кто беглеца принимает, тот вместе с ним виновен; не покушаешься ли и ты на чужую собственность? Почему же вы не сумели овладеть ими, пока они не были разбиты? А когда Витовт вел борьбу с Ягайлом из-за убийства отца, к каким именно немцам он обращался и с какими немцами ходил к Вильне войной и чуть не взял Вильны?! Ни единым словом не сможешь ты доказать, что Ливонская земля, пока она не была разбита, подчинялась королевству Польскому и великому княжеству Литовскому; как ни проверяй, всегда обнаруживается, что Ливонская земля в большей степени подчинялась нашему государству, чем вашему.

Да что об этом много говорить! Известно, что вы называете Ливонскую землю своей вздорно, и также сейчас, желая пролития неповинной христианской крови, паны твои несправедливо называют Ливонскую землю своим владением. Говорили еще паны твоей рады нашим послам, что ты присягал, что добудешь Ливонскую землю, - христианское ли это дело: присягать, что будешь, вздорно и напрасно желая славы, богатства и расширения государству, лить неповинную христианскую кровь? Вот ты писал, что предки наши несправедливыми поступками свое государство расширили, - а ты очень справедливо добываешь потерянное, проливая кровь вопреки присяге? Говорили еще твои паны нашим послам, что они за ливонцев вступились всей землей потому, что Ливонская земля римской веры, одной веры с ними, поляками, и поэтому всей этой земле следует быть в твоей власти, ибо нехорошо, чтобы в одной земле было два государя: "А у нас государь по нашей воле: выбираем себе государем, кого захотим; какой бы ни был у нас государь, а без нас ничего не делает; а если и захочет что-нибудь делать, так мы не дадим; а когда мы выбирали теперь нашего государя, то указывали ему, что многие места нашей земли несправедливо отобраны вашим государем и его предками; и государь наш присягал нам, что он будет добывать наши давние владения и очистит Ливонскую землю". Христианское ли это дело? Называетесь христианами, а ведь папа и все римляне и латиняне вечно твердят, что вера греческая и латинская едина; а когда был в Риме в шесть тысяч девятьсот сорок седьмом году от сотворения мира (1439) при папе римском Евгении собор и присутствовал на нем греческий царь Иван Мануйлович, а с ним патриарх Царьградский Иосиф (на этом соборе он и скончался), а из Руси был митрополит Исидор, то на этом соборе постановили, что греческая вера и римская должны быть едины. Так держатся ли твои паны такого же христианства, если они не хотят, чтобы Ливонская земля была под греческой верой? Они и папе своему не верят: папа их установил, что греческая и латинская вера едины, а они это отвергают и обращают людей из греческой веры в латинскую! Христианское ли это дело? А в нашей земле, если кто держится латинской веры, то мы их силой из латинской веры не обращаем, а жалуем их наравне со своими людьми, кто какой чести достоин, по их происхождению и заслугам, а веры держатся какой хотят. Говорят еще твои паны, что если в одной земле два государя, то добру не бывать; так мы же к тебе затем и посылали, чтобы ты заключил с нами соглашение о Ливонской земле, а ты с нами подобающего соглашения не заключаешь. А что ты присягал о том, что будешь добывать отошедшие области и очищать Ливонскую землю, и паны твои также присягали, что будут тебя в этом поддерживать, так ведь это сделано ради пролития неповинной христианской крови по басурманскому обычаю. Вот, значит, каков твой мир: ничего иного не хочешь, кроме истребления христиан; помиришься ли ты и твои паны с нами или будешь воевать, тебе и твоим панам нужно только удовлетворить свое желание губить христиан. Так что же это за мир? Это обман! А если мы тебе уступим всю Ливонскую землю, то нам от этого большой убыток будет, что же это за мир, если убыток?

А ты ничего иного не хочешь, только бы тебе впредь быть сильнее нас. И зачем нам давать тебе силу против самих себя? А если ты силен и жаждешь крови христианской, так ты приди, пролей неповинную христианскую кровь и возьми. Ведь и под Невелем твои паны, тоже желая христианской крови, говорили нашим послам, стольнику и наместнику нижегородскому князю Ивану Васильевичу Сицкому-Ярославскому с товарищами, что если мы тебе не уступим всей Ливонской земли, то ты будешь отвоевывать все те области, которые отделены от великого княжества Литовского к Московскому государству, и не перестанешь делать этого, а если теперь чего-нибудь и не успеешь отвоевать, так оно и потом не уйдет. Если таково твое и панов твоей рады непрестанное стремление и желание кровопролития, тогда какого ж тут ждать мира и доброго дела! Ведь уже сначала, когда паны брали тебя в государи, они привели тебя к присяге, что ты добудешь все давно отошедшие области; чего же было и послов посылать? Одною душой, а дважды ты присягал: панам и земле ты присягал, что будешь добывать земли, а послы твои присягали, что ты заключишь с нами мир. И ты тогда присягни-ка еще уступить нам какие-нибудь места получше! Присягнешь и на этом - и совсем будет непонятно, какая присяга крепче и держаться ли тебе той присяги, которую давал земле, или той присяги, которую давали твои послы, или той, о которой договорятся наши послы? Видно, одной какой-нибудь присяге придется быть нарушенной, нельзя и две присяги вместе соблюсти и не нарушить; какое же тут может быть доброе дело? И поэтому между обоими нашими землями вечно не будет конца кровопролитию. А это по христианскому ли обычаю было сделано, когда ты разрешил нашим послам отправить к нам нашего сына боярского Никифора Сущова, а паны твоей рады велели ту грамоту, которую они к нам посылали, принести к себе, прочли ее и велели им написать только то, что ты пишешь, и ничего иного не дали писать? Неизвестно, послы ли они, пленники ли, неизвестно, твои ли люди или мои, если ни единого слова без твоего ведома не смеют написать. Это прямое притеснение, а ведь твои послы поступали по своей воле, и ты ту присягу нарушил. Так зачем же и послов посылать, если вы всей землей стремитесь к кровопролитию? Сколько послов ни посылай, что ни давай, ничем вас не удовлетворишь и миру не бывать. А твои паны писали, что для того тебя и взяли, чтобы разрешить давние споры, да ты и сам об этом писал и заявлял с послами и посланниками, и неоднократно. Это к добру не приведет: за это время с обеих сторон не один государь умер и предстал на божий суд, а ты взыскиваешь больше, чем эа сто лет. Видно, все те государи не могли придумать, как за свое стоять, а бояре и радные паны у них глупы были, что не взыскивали это никаким образом, а не то что кровью? А ты, видно, всех своих предков лучше, а паны твоей рады умнее своих отцов; чего отцы их не умели добыть, они с кровопролитием добывают! Скоро начнешь взыскивать и то, что при Адаме потеряно! Если давно прошедшие споры разбирать, так тут, кроме кровопролития, ждать нечего, а если ты пришел кровь проливать и паны взяли тебя в государи тоже для того, чтобы кровь лить, то зачем было и послов приглашать? Их ничем не удовлетворишь, пока кровью христианской не насытятся. Оно и видно, что ты действуешь, предавая христианство басурманам! А когда обессилишь обе земли - Русскую и Литовскую, все басурманам и достанется. Называешь себя христианином, Христово имя поминаешь, а хочешь ниспровергнуть христианство.

Ты предлагаешь нам заключить вечный мир, но ведь прежде при твоих предках перемирие было крепче мира: перемирий никто не нарушал, а вечный мир всегда нарушался, а ныне и подавно верить нечему, потому что присяга тебе нипочем, ты, играя, нарушаешь ее: нарушил то, в чем послы твои присягали, начал кровь проливать. Но нечему верить, если ты присяги не соблюдаешь, и невозможно заключить вечный мир между нами, если нечему верить. А крепость Себеж, поставленную нашей властью по божьей воле в годы нашего детства, при короле Сигизмунде-старшем, он, по своему благочестию, не желая кровопролития как государь христианский и стремясь к миру в христианстве, нам уступил и благодаря этому избежал пролития христианской крови между нами. И ты требуешь теперь от нас самих или сжечь, или разобрать эту крепость, а землю уступить тебе вместе с Полоцком; сам пришелец, а просишь невозможного; какое может быть соглашение, если твое предложение ни с чем несообразно? Ты писал в своей грамоте, что мы послали к тебе послов и что наши послы - дворянин наш и наместник муромский Астафий Михайлович Пушкин, дворянин наш и наместник шацкий Федор Андреевич Писемский и дьяк Иван Андреев сын Трифонов пришли к тебе с верительными грамотами, где говорилось, чтобы ты доверял их словам, сказанным от нашего имени; так ведь такие слова пишутся во всякой охранной грамоте; если же тебе неизвестно, что делалось в этой земле до тебя, спроси старых панов и узнаешь. Говорили они тебе также, что имеют достаточные полномочия, но на тех условиях, о которых нам писали наши послы и которые ты приказал своим панам сказать нашим послам, соглашение заключено быть не может. А на что давать полные указания нашим послам, - полнее этого какие можно дать указания! И так наши послы уступили тебе более семидесяти городов - Полоцк с пригородами и города из нашей вотчины. Ливонской земли, не считая Курляндской земли, а Курляндская земля тебе в придаток, а в ней городов с тридцать. А этого ни в каких государствах не водится - уступать города, - никто никому ни одного города не уступит, а мы тебе сколько городов уступили и все-таки не смогли побудить тебя к соглашению! А они просили тебя оставить нам из нашей вотчины, Ливонской земли, Новгородок, Сыренск, Адеж и Ругодив, но ты и этим не хочешь поступиться! Просили они тебя также оставить нам наши извечные вотчины, которые ты захватил; это вотчина прародителей наших, и как же мы можем уступить тебе эти извечные вотчины! И ты обо всем этом договориться не пожелал и решил отослать их не договорившись; а когда они попросили разрешения снестись с нами, ты сообщил им, как между нами могут быть установлены добрые отношения, чтобы мы, ознакомившись с их сообщением, во всех этих делах дали им достаточные указания и полномочия.

Мы внимательно прочли послание своих послов и уразумели все твои предложения, но эти предложения не только не могут привести нас к соглашению, и ты ими не только разрушаешь дружбу и мир между христианами и приводишь к кровопролитию, но делаешь невозможным на долгое время мир между нашими потомками, - им остается только на долгие времена продолжать беспрестанное кровопролитие. А сверх тех подробных указаний и полномочий, которые мы уже дали, что мы можем еще дать? Ты пишешь, что если твое войско будет близко к нашим границам, то от этого будет убыток; так ведь давно известно, что ты всегда жаждешь пролития христианской крови! А разрушить крепость Себеж и землю ее уступить - на это согласиться невозможно; а если бы ты хотел мира среди христиан, так ты бы к Полоцку не ходил и его не забирал, все бы это и была одна земля, не из-за чего было бы и воевать. Если же ты стремишься поступать по закону, то по перемирию, которое было при короле Сигизмунде-старшем и при короле Сигизмунде-Августе новом, Себеж и был вместе с Полоцком, а войны ни из-за чего не было; а ты нынче пишешь, только чтобы ссору затеять. Твои радные паны говорили еще, что в обмен за Себеж ты велишь сжечь Дриссу, - таким способом только младенцев надувают; а нам от этого что за прибыль? Мы Себеж велим сжечь, ты велишь Дриссу сжечь, а обе земли у тебя будут! И ты сожжешь, а потом снова велишь поставить. Это ведь ухищрения твоих панов, а не дело! Ты пишешь еще в своей грамоте, что нам нужно мириться так, чтобы на благо христиан доброе дело укрепилось нерушимо, а дружба между нами усиливалась, и что ты не хочешь малым делом разрушать большие, - пишешь о нерушимости доброго дела, а сам всеми средствами доброе дело разрушаешь, опасаешься малым делом разрушить большие, а сам ни большого, ни малого не укрепляешь - только бы воевать!

А что ты писал о купцах, то они были задержаны из-за того, что началась между нами война, а содержат их со всеми удобствами, не как узников, все товары у них не отняты и находятся в тех же дворах, где они сами, а не отпускаем ради того, чтобы они, придя к тебе, не сообщили вестей о нашем государстве, так же как и ты, вопреки нашим просьбам, не выдаешь наших узников ни за выкуп, ни на обмен, чтобы мы не узнали вести ни о тебе, ни о твоем государстве. Но если между нами, бог даст, будет заключено соглашение, то мы их отпустим со всем имуществом без всякого ущерба; а подробнее мы пишем тебе в особой грамоте. Что же касается того, чтобы отослать твоего дворянина Криштофа Держка без задержки к объявленному тобой сроку, как ты нашим послам заявил, то мы отпустили его, как только успели. Но этот твой дворянин, Криштоф Держко, приехал к нам за тринадцать дней до истечения срока и поспеть к этому сроку не мог, а даже если бы мы его и скорее отпустили и если бы он даже поспел к этому сроку, то все равно мы бы тебя этим не ублаготворили и не отвлекли от кровопролития; поспеет гонец или не поспеет, мир или не мир, а кровопролитие все равно будет! А предки твои в таких случаях ожидали у себя в столице, а не в военном стане, не на пограничных местах. Мы же отпустили его к тебе, как только стало возможно. А что просишь оплатить военные сборы, это ты взял из басурманского обычая: такие требования выставляют татары, а в христианских государствах не ведется, чтобы государь государю платил дань; этого у христиан не ведется, это ведется у басурман, а в христианских государствах нигде этого не сыщешь, чтобы друг другу давали дань; да и басурмане друг у друга дань не берут, только с христиан берут дань. А ты называешься христианским государем; чего же ты просишь с христиан дань по басурманскому обычаю? И за что нам тебе дань давать? С нами же ты воевал, столько народу в плен забрал и с нас же убытки взымаешь. Кто тебя заставлял воевать? Мы тебе о том не били челом, чтобы ты сделал милость, воевал! Взыскивай с того, кто тебя заставил с нами воевать; а нам тебе не за что платить. Следовало бы скорее тебе оплатить нам убытки за то, что ты, беспричинно напав, завоевывал нашу землю, да и людей следовало бы даром вернуть. Да и это по-христиански ли у тебя делается, что когда наши послы, посланники и гонцы на основании твоих охранных грамот отсылают к нам людей и подводы, то твои пограничные жители, оршане и дубровляне и из других многих городов, этих наших людей и их проводников, которых отсылают наши послы и гонцы, грабят и обыскивают по военному обычаю, а лошадей у них отнимают? Да что много писать, если ты стремишься к кровопролитию, отвергая христианское благочестие, и настолько охвачен безудержной гордыней, что словно хочешь все вокруг проглотить, и хвалишься, как Амалик и Сенахерим или воевода Сарвар при Хозрое, который, похваляясь царствующий город взять, говорил: "Не надейтесь на бога, в которого верите, завтра город ваш, как птицу, возьму моей рукой!" Мы же ищем себе помощи у всевышнего и уповаем на силу животворящего креста, и ты вспомни-ка Максентия в Риме, погибшего силою чтимого и животворящего креста; также и все гордящиеся и возвышающиеся никогда не избегнут гибели <...>. И если уж так будет, что без конца кровопролитие, а мира нет, то ты бы наших послов к нам отпустил, а за пролитие православной христианской крови нас с тобой бог рассудит.

Если же захочешь воздержаться от пролития неповинной христианской крови, то и мы с тобой хотим заключить перемирие и вечный мир. А на тех условиях вечного мира или перемирия, которые мы предлагали со своими послами, со своим дворянином и наместником муромским Остафием Михайловичем Пушкиным с товарищами, ты с нами помириться не захотел, а теперь и мы не хотим заключать с тобою перемирие и вечный мир на тех условиях, которые передавали со своими послами, стольником и наместником нижегородским князем Иваном Васильевичем Сицким-Ярославским с товарищами, и со своими нынешними послами, с дворянином и наместником муромским Остафием Михайловичем Пушкиным с товарищами. А хотим заключить перемирие и вечный мир на условиях, о которых теперь сообщили своим послам, послав к ним грамоту с окончательными указаниями, как можно заключить соглашение между нами. Ты писал, чтобы мы послали своим послам грамоту с полномочиями, как нам заключить между собой соглашение, чтобы, удостоверившись в этом, ты мог согласиться на мир и чтобы все это было записано в полномочной грамоте, на основании которой наши послы могли вести эти дела и заключить христианский мир, - мы и послали своим послам эту полномочную грамоту со своей печатью.

Больше ни на какие условия перемирия мы не согласны; мы готовы заключить с тобою перемирие только на тех условиях, о которых теперь написали, и иные дела изложили и послали наказ своим послам, чтобы они тебе сказали. И если ты хочешь с нами соглашения, договора или перемирия, то согласись на условия, переданные нашим послам дворянину и наместнику муромскому Остафию Михайловичу Пушкину с товарищами. Если же не хочешь соглашения, а желаешь пролития христианской крови, то отпусти к нам наших послов и пусть с этого времени между нами в течение сорока - пятидесяти лет не будет ни послов, ни гонцов. А когда ты послов наших отпустишь, то прикажи проводить их до границы, чтобы их твои пограничные негодяи не убили и не ограбили; а если им будет причинен какой-нибудь ущерб, то вина ляжет на тебя. Мы ведь советуем добро и для себя и для тебя, ты же несговорчив, как онагр-конь, и стремишься к битве; бог в помощь! Мы же во всем возложили надежду на бога - если он захочет, то облагодетельствует нас силою своего животворящего креста. Уповая на его силу и вооружившись крестоносным оружием, ополчаемся силой креста против своих врагов.

Грамоту эту мы запечатали своей большой печатью, чтобы ты знал, какое государство поручил нам бог. Писана в Москве, в нашем царском дворце, в семь тысяч восемьдесят девятом (1581) году, июня в двадцать девятый день, индикта девятого, на сорок шестом году нашего правления, на тридцать четвертый год нашего Российского царства, двадцать восьмом - Казанского, двадцать седьмом - Астраханского.



Предоставлено проектом Антология древнерусской литературы



в раздел «Иван Грозный»
на главную страницу



Обсудить на на форуме.




  © 2000-2003 Великие властители прошлого | webmaster