|
Великие властители прошлого |
(Эту характеристику Петра I М.А. Булгаков в написанном им оперном либретто вложил в уста гетмана Мазепы. Что ж, Петра Алексеевича именовали и покруче - старообрядцы, к которым принадлежат предки автора этих строк по мужской линии, иначе как антихристом его не называли...)
Самая грандиознейшая ложь, пущенная в широкий обиход еще при жизни Петра I, - это уверения, будто Петр первым придумал и ввел многочисленные новшества, будто до Петра Россия представляла собой нечто замшелое, застойное, невероятно отсталое, прямо-таки автоматически сопротивлявшееся всяким и любым изменениям окостеневшего порядка вещей.Хотя эту ублюдочную сказку стали подвергать всерьез сомнению еще во второй половине XVIII в. (князь Щербатов), она оказалась чрезвычайно живучей и угнездилась в умах настолько, что любые попытки прояснить истинное положение дел порой вызывают отпор,ни в малейшей степени не основанный на какой-либо рассудочной основе. Иных защитников Петра I, собственно, нельзя даже назвать защитниками - сплошь и рядом ими движет чисто биологическая реакция завидевшей собаку кошки: выгнутый дугой хребет, встопорщенный хвост, яростное шипение...
Да что там, частенько сталкиваешься с тем, что предшественник Петра, царь Федор Алексеевич, выпадает для многих из русской истории, - иные и не подозревают о его существовании, простодушно полагая: коли уж Петр - Алексеевич, то и на троне он сменил Алексея Михайловича... Свою лепту, конечно, внесли и творческие люди - насквозь лживый роман А.Н. Толстого Петр I был, к превеликому сожалению, талантлив. А это еще хуже, потому что со стоящим на ложных позициях талантом воевать не в пример тяжелее...
Однако факты - вещь упрямая. А факты таковы: во-первых, Петр I не придумал сам решительно ничего нового. Все его новшества - уродливо искаженные, гипертрофированные, весьма даже бездарные продолжения тех реформ, изменений и новшеств, что родились до Петра. Во-вторых, Петр не ввел реформы, а принялся с яростью идиота пришпоривать и ускорять реформы уже начавшиеся. Образно выражаясь, предшественники Петра двигались к своей цели, щадя и не мучая лошадь. Петр, оказавшись в седле, не поехал, а помчался дальше - раздирая лошади шпорами бока в кровь, немилосердно ее нахлестывая, разрывая рот удилами. Цели он вроде бы достиг - но загнанная лошадь пала, и, стоя над ее трупом, Петр вдруг обнаружил, что примчался вовсе не туда, что дорога впереди закутана густым туманом, не у кого спросить, куда же теперь ехать, не у кого найти помощи, как ни надрывай глотку, - а из придорожных кустов уже в открытую выглядывает костлявая старуха с косой, пробуя пальцем лезвие...
Я очень надеюсь, что к тому же выводу, когда мы закончим, придет и читатель...
Даже беглое изучение источников и мемуаров убеждает: до Петра Россия вовсе не была отгорожена от остальной Европы неким железным занавесом, как это порой пытаются представить славословящие Петра. Другое дело, что европейские новшества проникали на Русь медленно и применялись в ограниченных масштабах, - но ту же картину постепенного, эволюционного распространения всевозможных новшеств мы видим и во многих западноевропейских государствах...
Впервые сбрил бороду отец Ивана Грозного Василий III - и мир не перевернулся, а народ не взбунтовался. Православные иерархи, правда, пытались робко увещевать государя всея Руси, но, зная его крутой характер, быстренько примолкли...
Еще Ивана Грозного некий дьяк Тимофеев упрекал за пристрастие к иноземным лекарям (мне так и не удалось выяснить, что с дьяком после этого произошло, но, зная характер Грозного, строить догадки легко...). А первые наемные иностранные солдаты (немцы) появились в русской армии как раз при Василии III.
Еще Борис Годунов послал пятерых молодых дворян учиться в Англию. Правда, когда грянула Смута, все пятеро стали невозвращенцами. Мало того, один, некий Никифорко Олферьев, мало того, что перешел в аглицкую веру, но еще неведомо по какому искушению стал англиканским священником.
Еще Лжедмитрий I намеревался открыть в России университет по европейскому образцу.
А во второй половине царствования Алексея Михайловича иноземные новшества начинают распространяться по России прямо-таки семимильными шагами...
Первые корабли западного образца построены именно тогда. Первый театр по западному образцу немец Грегори заводит на Руси в царствование Алексея. При дворе появляется немалое количество иностранных специалистов.
Немецкий ученый Адам Олеарий в своем Описании путешествия в Московию писал: Его царское величество содержит также, с большими расходами, много толмачей для разных языков, а также много других слуг из немцев и иностранцев. В особенности много у него высших военных офицеров, частью оставивших свою религию и перекрестившихся; они и в мирное время получают большое вознаграждение. У его царского величества между другими его толмачами имеется прекрасный человек по имени Иоганн Беккер фонДельден, родом из Копенгагена. Он получил хорошее университетское образование, совершил замечательные путешествия и знает много языков.
Тут же Олеарий отмечает, что русские доброжелательно относятся к иностранцам и их культуре, охотно усваивая то, что им кажется необходимым. У них нет недостатка в хороших головах для учения. Между ними встречаются люди весьма талантливые, одаренные хорошим разумом и памятью.
В Москве к тому времени уже были открытые иностранцами аптеки, где фармацевтическому делу и латинскому языку учились и русские (наиболее известен из таких учеников стрелецкий сын Дмитрий Евдокимович Дерюжкин).
Сам Алексей Михайлович, как и другие дети Михаила, в детстве носил немецкое платье. Правда, взойдя на престол, вынужден был соблюдать традиции и одеваться подедовски, а также запретить ношение немецкого платья при дворе - но не вообще в Москве. Дворня боярина Никиты Ивановича Романова, дяди царя Алексея, всегда щеголяла в немецких ливреях, сам боярин за стенами Кремля - тоже. Борясь с этими соблазнами, патриарх Никон устроил боярину прямо-таки детскую каверзу: попросил прислать ему из любопытства посмотреть немецкие кафтаны Романова, а когда тот, ничего не подозревая, выполнил просьбу, Никон распорядился изрезать в куски еретические одежи и сжечь. Тем не менее в рядах московского Гостиного двора как в то время, так и позднее можно было свободно покупать одежду иноземных фасонов, а большое количество немецких и польских портных, живших тогда в столице, свидетельствовало, что покупатель на их товар был многочислен...
При царском дворе тогда видную роль играли два влиятельных и знаменитых западника - Ордин-Нащокин и Матвеев, обучившие своих детей на западный лад. Придворный проповедник, знаменитый Симеон Полоцкий, сочинял пьесы для театра и переводил иностранные. По указанию царя в Посольском приказе 7стали переводить иностранные книги по космографии, риторике и фортификации.
Военная реформа на европейский манер - опять-таки новшество допетровского времени. Еще в 1646 г. князь И.Д. Милославский выехал в Голландию с поручением пригласить мастеров железного дела, опытных капитанов и солдат человек 20 добрых самых ученых. Это и послужило началом для широкого реформирования армии. Документы тех времен пестрят именами иностранных офицеров: полковник Гамильтон, майор Фролнюс, капитан Реттих... Параллельно со старым стрелецким войском создаются полки иноземного строя, рейтарские и солдацкне - к моменту единоличного воцарения Петра составлявшие больше половины всех русских вооруженных сил (63 полка, 90 000 солдат). Практически все иностранные воинские звания, чье введение приписывается Петру I, существовали уже при Алексее Михайловиче: полковники, майоры и ротмистры, поручики и прапорщики, сержанты и капралы, квартирмейстеры и каптенармусы. В 1674 г. стрельцами, посланными осадить взбунтовавшийся Соловецкий монастырь, командовали майор Иван Березников, ротмистр Иван Порошин и поручик Оксен Сипягин - бок о бок с сотником, Клементием Иевлевым, служившим в старых подразделениях.
Иностранные офицеры в полках иноземного строя составляли если и большинство, то не подавляющее. Хватало и русских. В одном из документов поминаются поместные рядовые иноземцы Степан Алабышев и Василий Плаксин. В данном случае, понятно, иноземцы обозначает не происхождение, а должность. В 1647 г. в Москве был издан в переводе с немецкого военный устав Учение и хитрость ратного строения пехотных людей, по которому и обучали иноземные полки.
Развитие горного дела и промышленности началось опять-таки в царствование Алексея Михайловича. В 1666 г. рудознатцы князья Милорадовы искали залежи серебра на Мезени, а майор Мамкеев - в Холмогорском уезде. Именно тогда в Невьянске и заложил первые заводы медеплавильщик Тумашев (хотя официальная историография приписывает эту заслугу Петру).
Интересно, что идея прорыва России к Балтийскому морю впервые родилась отнюдь не в России. В 1676 г. в Москву прибыл новый датский посол Фридрих фон Габель - именно он, ярый ненавистник Швеции, и принялся убеждать царя захватить Ливонию, вернуть себе балтийское побережье, от которого отрезали Россию шведы.
Еще более интересен тот факт, что до появления прыткого датчанина в России, оказывается, успели крепко подзабыть о некогда исконно русских землях. Только после настояний Габеля в архивах были разысканы ветхие бумаги, повествующие, что коварные шведы незаконно владеют Финляндией. И уж предельно любопытен состав тех, кто решительно воспротивился идеям Габеля. Это были не закорузлые консерваторы из глубинки, а наоборот, люди для своего времени передовые, оборотистые, поддерживавшие постоянные контакты с европейцами, - купцы из Архангельска...
Строго говоря, порты на Балтийском море России были и не особенно нужны. Торговля с Европой через Архангельск являла собой не то полусонное копошение, каким ее впоследствии стали представлять превозносившие Петра историки, а налаженное и мощное предприятие. Только за один год (что полностью подтверждается иностранными источниками) чистая прибыль от архангельского товарооборота дала триста тысяч рублей - сумма по тем временам фантастическая. А посему купцы не хотели ввязываться в сомнительное предприятие со столь же сомнительным финалом - и к прожектам датчанина отнеслись при дворе холодно, положив их под сукно. То, что потом эти планы с точностью до третьего знака взялся выполнять Петр I, вызывает сильные подозрения, что ему попросту внушили их датчане в Немецкой слободе...
Кстати, о Немецкой слободе. Эта кузница кадров, откуда Петр во множестве черпал сотрудников и идеи, была основана за десятилетия до рождения Петра - что само по себе свидетельствует: не было ни изоляции, ни железного занавеса. Иностранная колония в Москве была настоящим городом (кроме немцев там жили голландцы, швейцарцы, шотландцы).
Когда умер Алексей Михайлович, на трон вступил его старший сын от первой жены Федор, правивший с 1676 по 1682 г.* При нем реформы получили дальнейшее развитие. Федор и его старшая сестра Софья получили великолепное по тем временам образование - благодаря Симеону Полоцкому Федор в совершенстве знал латинский язык, неплохо читал по-польски, сочинял стихи. Софья немного менее преуспела в иностранных языках, зато сама писала пьесы и даже ставила их в кругу близких, создав домашний театр.
* Федор, Софья и Иван - дети Алексея от первой жены.
При Федоре и были начаты преобразования, творцом которых впоследствии объявили Петра...
Именно Федор отменил местничество - глупейший пережиток старины, мешавший нормальной организации армии и государственных учреждений. Все поместные росписи были сожжены, что особого сопротивления не встретило.
Была проведена реформа одежды. Всем придворным, военным и государственным чиновникам приказали отныне носить иноземное платье (правда, не немецкое, а польское). Тем, кто продолжал щеголять в старомодных охабнях и однорядках, был царским указом запрещен вход и в Кремль, и во дворец. Одновременно придворным, военным и чиновникам было рекомендовано брить бороды -что к тому времени было вовсе не таким уж шокирующим новшеством, Россия завела тесные связи с Польшей, перенимая и польские кунтуши, и язык, и бритье бород. Как пишет современник: ...на Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить. Заодно Федор ликвидировал старинный обычай, когда воинских людей, по трусости бежавших с поля боя, обязывали появляться на людях непременно в женских охабнях.
Провели церковные реформы, отменив собственные иконы, - до Федора был широко распространен обычай вешать в церкви свои личные иконы и во время службы молиться только на них, запрещая это остальным. Были смягчены судебные жестокости - ворам отныне не отсекали ни рук, ни ног, ни пальцев.
Наконец, серьезнейшие перемены был затеяны в сфере образования. Симеон Полоцкий и его ученик Сильвестр Марии Милославской. Петр - от второй, Натальи Нарышкиной. Медведев, прозванные латинщиками (т.е. попросту западниками), разработали проект Славяно-греко-латинской академии. Учениками ее могли быть люди всех сословий и возрастов, науки предполагались и гражданские, и духовные: грамматика, пиитика, риторика, диалектика, философия, богословие, языки - славянский, греческий, латинский и польский. К сожалению, из-за смерти Федора подготовку к открытию первого в России университета не довели до конца, потребовалось еще четыре года, чтобы Академия начала работу.
Подводя итоги всего вышесказанного, пора сделать краткий вывод: как уже говорилось, Петр I самостоятельно не придумал ничего толкового. Все, что он делал, было лишь продолжением преобразований, начатых за десятилетия до его появления на свет...
Знаменитый портрет Сурикова, изображающий толстую, непривлекательную бабищу, разумеется, не может служить достоверным изображением царевны Софьи. Один бог ведает, с кого он списан... Судя по свидетельствам современников, настоящая Софья была вполне привлекательной молодой женщиной.
И уж ни в коем случае ни символом застоя, как нам старательно вдалбливали. Выше уже говорилось о полученном ею блестящем образовании. Стоит добавить, что само по себе избрание Софьи правительницей при малолетних братьях наглядно свидетельствовало о решительном разрыве с прежними традициями, по которым место женщины - исключительно в тереме, вдали от людских глаз (об этой стороне правления Софьи как-то не принято задумываться, господствует абсолютно нелогичная посылка с упором на слово застойная правительница, хотя появление женщины в русской политической жизни - уже как раз иесть разрыв с застоем).
Кроме того, ближайшими сподвижниками Софьи были отнюдь не какие-то заскорузлые и замшелые ревнители старины, а, пожалуй, самые передовые люди своего времени: Сильвестр Медведев (которого казнили после устроенного Петром переворота) и князь Василий Васильевич Голицын, любовник Софьи, чьи идеи заметно опередили свое время.
По свидетельствам иностранцев, Голицын с большим уважением относился к европейцам, был открытым западником, владел несколькими иностранными языками. Его московский дом был убран в европейском стиле, князь владел огромной библиотекой. Руководя Посольским приказом (тогдашнее министерство иностранных дел), Голицын добился немалых успехом, что сквозь зубы признают даже петрофилы. Именно Голицын заключил вечный мир с Жечью Посполитой, добившись возвращения России Киева. Из воспоминаний иностранцев известен его проект крестьянской реформы - крестьяне получили бы во владение землю, взамен чего должны были, освобожденные от многих прежних повинностей,платить лишь ежегодный налог. Чтобы подробно рассказать о деятельности Голицына, пришлось бы написать отдельную книгу, замечу лишь, что иные иностранцы именовали князя великим деятелем.
Все обвинения в его адрес, как легко догадаться, возникли впоследствии, после захвата власти Петром. Правда, с той же вопиющей нелогичностью эти немногочисленные (много не удалось бы высосать из пальца) вины наглядно демонстрируют цинизм Петра... Голицына обвиняли в том, что он верит в колдовство и ведовство, - но сам Петр в 1716 г. включил в новый военный устав направленные против колдунов карательные меры. Голицына обвиняли в провале его крымских походов - но сам Петр так и не взял Крыма, как ни бился. Равным образом и преемники Петра ничем особенным Голицына в этой области не превзошли - в состав Российской империи Крым был включен лишь в... 1783г.
Что касается Софьи, то даже столь видный сторонник Петра, как князь Б.И. Куракин, написал впоследствии: Правление царевны Софьи началось со всякой прилежностью и правосудием и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножились коммерции и ремесла,и науки почали быть латинского и греческого языку... и торжествовала тогда вольность народная. А о самой Софье Куракин выразился так: Великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеска ума исполненная дева.
Вот только в памяти у нас с детства остались не эти строки, картина Сурикова и роман Толстого Петр I, рисующие, мягко говоря, нечто довольно далеко отстоящее от истины... Мы не виноваты, так нас учили.
Строго говоря, были все предпосылки к тому, чтобы Россия развивалась по пути реформ и далее - но именно по пути реформ, постепенных изменений, без всяких больших скачков и патологического стремления немедленно сломать все, что только возможно, свойственного Петру. Известно, что Софья уже стала именовать себя великой государыней и заказала гравюру, где ее изобразили в шапке Мономаха. Это опять-таки не вызвало всеобщего ропота - лучшее доказательство того, что страна молчаливо примирилась с курсом на реформы. Правда, неведомо откуда вылезли несколько старцев, затеявших было дискуссию о противных христианской вере нововведениях, посягающих на устои - однако стрельцы в дискуссии участвовать отказались, справедливо заявив, что это дело поповское, а когда старцы стали настаивать, нескольких из них тут же отколошматили, так что незваные дискутанты едва унесли ноги...
И обязательно нужно заметить, что Петра, собственно говоря, никто и не рассматривал в роли самодержца всероссийского. Во-первых, никто не предвидел, что Федор умрет всего в двадцать два года. Во-вторых, старшим при любом раскладе был Иван. А потому Петра ничему серьезно не учили, в противоположность Федору, Ивану и Софье. Его воспитанием, если можно так выразиться, занималась личность жалкая и ничтожная - дьяк Зотов, отнюдь не светоч ума и знаний, пьяница и придворный клоун. Назначая его воспитателем Петра, царь и царица поинтересовались, умеет ли он читать и писать, этим экзамен и ограничился. (Четыре действия арифметики Петр освоил лишь в шестнадцать лет.) Вполне возможно, хотя точных данных и нет, что именно Зотов приохотил юного Петра к педерастии, о которой в последующие годы порой говорилось открыто (позже мы к этому вопросу еще вернемся). Впрочем, эту сомнительную честь иные приписывают Францу Лефорту, а также Меншикову...
После смерти Федора Боярская дума в полном соответствии с тогдашними правилами высказывалась за то, чтобы созвать Земский собор из представителей всех сословии, а уж Собор должен решить, кому быть на царстве - Ивану или Петру.
Однако клан Нарышкиных (мать Петра Наталья Кирилловна и ее многочисленные родичи) устроил переворот. В числе их сторонников оказался и патриарх Иоаким*: именно он вышел на церковное крыльцо и спросил собравшихся там стольников, стряпчих, дворян, всех чинов служивых людей, гостиной, суконной и черной сотен* и иных чинов людей, кому быть на престоле. Толпа (среди которой во множестве рассыпались надевшие панцири под кафтаны люди Нарышкиных) почти единогласно назвала Петра (даже писавший свой роман по безусловному социальному заказу А.Н.Толстой не смог обойти свидетельства современников, поведавших, что нескольких человек, кричавших за Ивана, тут же убили ножами).
* Давно уже находятся исследователи, которые выдвинули версию о том, что горячее участие патриарха Иоакима в судьбе Петра объясняется как раз тем, что Петр был его сыном. Проводилось даже сопоставление антропологических данных - правда, вопрос до сих пор остается открытым...
Это абсолютно незаконное по меркам того времени предприятие тут же встретило сопротивление. Стрелецкий полк Карандеева прямо отказался присягать Петру, поскольку отдали престол малому мимо старого, т.е. обошли законного претендента на престол. Ничего удивительного, что царевне Софье без всякого труда удалось уже через две недели поднять стрелецкие полки и восстановить справедливость, заставив не просто возвести на престол Ивана, а провозгласить его первым царем, Петра же - вторым.
Безусловно, сам молодой Петр, необразованный, не имевший никакого представления о государственной деятельности и политике, ни за что не сумел бы устроить второй дворцовый переворот 1689-го года, свергнувший Софью. Лидером тут определенно была мать Петра Наталья Нарышкина, медведиха, как ее с почтительным страхом именовали, возглавлявшая обширный клан Нарышкиных. Когда Софья была заточена в монастырь, Голицын сослан, а Медведев казнен (его голову выговорил себе патриарх в качестве платы за поддержку переворота Нарышкиных), именно медведиха взяла в руки власть.** И не выпускала до самой своей кончины. Все, что в это время дозволялось Петру, - это воинские потехи с преображенцами и плавание на пресловутых ботиках. Сохранилось довольно много свидетельств, что с его мнением властная Наталья не считалась совершенно. Более того, давно уже существует обоснованная версия, что именно медведиха втайне поощряла пьянство Петра, гульбу в Немецкой слободе, сексуальные забавы то ли с Анной Монс, то ли с Меншиковым, то ли с обоими вместе. Лишь бы держался подальше от трона... Только после смерти Натальи Кирилловны 25 января 1694 г. Петр начинает всерьез заниматься тем, что можно назвать государственной деятельностью...
* Черной сотней назывались низшие купеческие гильдии, а иногда и ремесленные люди.
** В этой связи стоит вернуться к загадочной смерти молодого царя Федора - а впоследствии и Ивана. Федор был болезненным, но, по заключениям иноземных врачей, смертельными недугами не страдал. Среди стрельцов прямо говорили о его отравлении... Доказать ничего нельзя, но хорошо известно, что медведиха в средствах никогда не стеснялась.
Эта версия косвенно подтверждается простым анализом всех введенных медведихой изменений: они как раз были направлены не на внедрение прогрессивных новшеств, а на восстановление тех самых застойных порядков. Был казнен один из виднейших западников Сильвестр Медведев, сменивший Иоакима патриарх Андриан разразился посланием против тех, кто бреет бороду, называя их котами и стращая адским пламенем. При дворе вновь стали носить старое платье...
Кстати, подлинные причины нелюбви Петра к старым знатным фамилиям раскрывает его верный сподвижник князь Куракин в своей Истории о Царе Петре Алексеевиче: Начало падения первых фамилий надо видеть еще в детстве Петра, когда царством управлялицарица Наталья Кирилловна и ее брат Лев Нарышкин. В том правлении имя князей было смертельно возненавидено и уничтожено как от его царского величества, так и от персон тех правительствующих, кон кругом его были, оттого, что все оные господа, Нарышкины, Стрешневы, Головкин, были из домов самого низкого и убогого шляхетства и всегда ему (т.е. Петру - А.Б.) внушали с молодых лет против великих фамилий.
Даже верный сподвижник Петра Б.Н. Куракин охарактеризовал правление Натальи Кирилловны как весьма непорядочное, и недовольное народу, и обидимое. И в то время началось неправое правление от судей, и мздоимство великое, и кража государственная, которое доныне продолжается с умножением, и вывесть сию язву трудно.
То, что Петр I был человеком нездоровым в психическом плане, в общем, никогда не подвергалось сомнению. Не будучи медиком, я не стану выдвигать свои собственные гипотезы, а предоставлю слово американскому историку Мэсси (никак не числящемуся среди противников Петра, наоборот, подобно многим отечественным интеллигентам, прямо-таки влюбленного в царя-реформатора): ... молодой царь начал страдать досадным, нередко заставлявшим его испытывать мучительные унижения, недугом. Когда Петр возбуждался или напряжение его бурной жизни становилось чрезмерным, лицо его начинало непроизвольно дергаться. Степень тяжести этого расстройства, обычно затрагивавшего левую половину лица, могла колебаться: иногда это был небольшой лицевой тик, длившийся секунды две-три, аиногда - настоящие судороги, которые начинались с сокращения мышц левой стороны шеи, после чего спазм захватывал всю левую половину лица, а глаза закатывались так, что виднелись одни белки. При наиболее тяжелых, яростных припадках затрагивалась и левая рука - она переставала слушаться и непроизвольно дергалась; кончался такой приступ лишь тогда, когда Петр терял сознание.
Располагая только профессиональными описаниями симптомов, мы не сможем наверняка установить ни саму болезнь, ни ее причины. Скорее всего, Петр страдал малыми эпилептическими припадками - сравнительно легким нервно-психическим расстройством, которому в тяжелой форме соответствует истинная эпилепсия, проявляющаяся в так называемом большом припадке. Насколько известно, Петр не был подвержен этому крайнему проявлению болезни: никто из оставивших письменные свидетельства не видел, чтобы он падал на пол и изо рта у него шла пена или утрачивался контроль над телесными отправлениями. В его случае раздражение возникало в отделе мозга, управляющего мышцами левой стороны лица и шеи. Если источник раздражения не исчезал или хотя бы не ослабевал, соседние отделы мозга тоже приходили в возбуждение, что и вызывало непроизвольные, судорожные движения левого плеча и руки.
Еще труднее, не зная наверняка характера заболевания, точно указать его причину. Современники Петра и авторы более поздних исторических трудов предлагают целый спектр мнений. Одни приписывали эти судороги травмирующему воздействию того ужаса, который он испытал в 1682г., десяти лет от роду, когда стоял рядом с матерью и на глазах у него озверевшие стрельцы убивали Матвеевых и Нарышкина. Другие находили истоки болезни в потрясении, перенесенном им семь лет спустя, когда Петра разбудили среди ночи в Преображенском вестью о том, что стрельцы идут убивать его самого. Третьи грешили на безудержное пьянство, к которому царь пристрастился с легкой руки Лефорта - чего стоит один Всепьянейший собор! Был даже слух, просочившийся на Запад в письмах из Немецкой слободы, будтонедуг царя был вызван ядом, который подослала ему Софья, пытаясь расчистить себе путь к престолу. Однако самой правдоподобной причиной эпилепсии, особенно если больной никогда не получал сильного удара по голове*, от чего на ткани мозга может появиться рубец, считается перенесенное им длительное и тяжелое воспаление. В ноябре 1693 - январе 1694 года у Петра на протяжении нескольких недель держался сильный жар - тогда многие даже опасались за его жизнь. Подобное воспаление, скажем, энцефалит, способно вызвать образование на мозге локального рубца, впоследствии раздражение поврежденного участка под действием особых психологических возбудителей дает толчок припадкам такого свойства, какими страдал Петр. Болезнь глубоко повлияла на личность Петра, ею в значительной степени объясняется его необычайная скованность в присутствии незнакомых ему людей, неосведомленных о его конвульсиях и потому не подготовленных к этому зрелищу.
* Есть точные сведения, что во время одной из воинских потех в опасной близости от Петра разорвалась граната, и он получил сильную контузию.
Добавлю вслед за Мэсси; не только скованность, но и многочисленные припадки дикой, неконтролируемой ярости, а также подробно описанные современниками патологические привычки. Например, Петр с каким-то ненормальным упрямством стремился не только поить людей в лежку посредством знаменитого Кубка Большого Орла - вспоминают, что сам он, обожавший уксус и оливковое масло, приходил в бешенство, когда кто-то этими яствамипренебрегал. И самолично, случалось, вливал в рот тому или иному бедняге бутылку уксуса или масла. Поведением нормального человека, пусть даже самодура, это никак не назовешь.
Любопытные воспоминания оставил епископ Солсбери Джилберт Вернет, много общавшийся с Петром во время его поездки в Англию: Он человек очень горячего и вспыльчивого нрава, наделенный крайне грубыми страстями. Природную свою горячность он усугублял тем, что в больших дозах пил бренди, который собственноручно и с усердиемочищал. Он подвержен конвульсиям во всем теле, и, похоже, что они сказываются и на его голове.
Недостаток рассудительности и непостоянство характера слишком часто и заметно проявляются у него.**
** Из трех детей Петра от Евдокии Лопухиной в младенчестве и раннем детстве умерли двое. Из двенадцати детей от Екатерины - десять (десятая, дочь Анна, скончалась двадцатилетней). Роковые случайности или патология, препятствовавшая производству на свет жизнеспособного потомства?
О пьянстве - фактически алкоголизме - Петра написано немало. В самом деле, чего стоит один Всепьянейший собор! Под этим названием широко известен Сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор - долголетняя забава Петра, злейшая пародия на церковную иерархию, по тем временам считавшаяся необыкновенным святотатством. Князем-папой был назначен Зотов, сам Петр удостоился лишь с присущей ему скромностью звания протодьякона собора. О деятельности этого клуба можно сказать тремя словами - пили, как лошади. Пародируя при этом все существовавшие тогда церковные обряды. Именно тогда и стали шептаться, что на престол взошел антихрист - попойки отнюдь не проходили за закрытыми дверями, время от времени устраивались маскарадные шествия, как две капли воды напоминавшие более поздние антирелигиозные праздники, вошедшие в моду в первые годы советской власти... В этой части своего повествования А. Толстой полностью придерживается исторической правды - и голым его гузном били яйца в лохани... князю, забив свечу в задний проход, пели вокруг него ермосы, отчего он отдал Богу душу...
Брауншвейгскнй посланник Вебер оставил описание одной самой обычной ассамблеи во времена уже зрелого Петра.
Некий гражданский чиновник Бассевич за недосугом опоздал к началу. Петр заставил его выпить четыре стакана венгерского (при том, что тогдашние стаканы были побольше наших граненых - А. Б.), а потом велел сесть за стол и пить дальше, с прилежанием. Затем Петр усмотрел, что на левой стороне стола, где сидели министры, больше пригубливают, чем пьют. Заставил каждого выпить по огромному стакану и ушел наверх, к императрице, предварительно поставив у всех выходов часовых, которые должны были следить, чтобы никто не покидал застолья.
Великий адмирал (вероятно, Апраксин - А.Б.), напировавшись, плакал, как ребенок, что обыкновенно с ним бывает в подобных случаях. Князь Меншиков упал замертво, и его люди принуждены были послать за княгинею и ее сестрою, которые с помощью разных спиртов привели его в чувство и попросили у царя позволения ехать с ним домой. Князь валашский (Кантемир) схватился с обер-полицмейстером; то начиналась какая-нибудь ссора, то слышалось чоканье бокалов на братство и вечную дружбу.
Не менее знаменательные воспоминания оставил другой немец - Верхгольц.
Взявшись распоряжаться танцами, Петр поставил в первые пары самых дряхлых стариков, дав им в партнерши самых молодых дам. Сам возглавил пляску, приказав всем выделывать ногами то же, что и он. Старики путались, задыхались, кряхтели, у некоторых кружились головы, другими овладевали припадки одышки, некоторые и не выдерживали и повалились на пол, другие присели на корточки. Петр рассердился, приказал прекратить музыку и заставил каждого из неудачных танцоров выпить по большому штрафному бокалу крепкого венгерского.
Впрочем, нужно заметить: Петр, сам пьяневший очень медленно, любил напаивать допьяна других еще и для того, чтобы у них развязывались языки. Сталин впоследствии перенял эту привычку, ставшую серьезным подспорьем в государственных делах и ему...
По свидетельству современников, лишь в самые последние годы жизни Петр отвык от привычки забираться на стол, где бы ни происходил праздник, и плясать вприсядку среди посуды...
Одним словом, пресловутое дирижирование оркестром и публичное исполнение калинки - не нововведения нашего времени, а всего лишь продолжение добрых старых традиций Петра I, который во время официальных и неофициальных визитов в зарубежные страны и там развлекался так, что об этом потом долго вспоминала вся Европа. Когда в голландском анатомическом театре спутникам Петра стало дурно от непривычного зрелища, царь велел им наклониться к рассеченному трупу и зубами рвать мускулы. Когда два дворянина из Великого посольства весьма неодобрительноотозвались о поведении царя, по их мнению, выставлявшему себя на посмешище, Петр, ничуть не озаботясь тем, что находится в чужой стране, приказал заковать их в кандалы и как ни в чем не бывало попросил голландцев обеспечить ему плаху с палачом - поскольку он намерен казнить двух своих приближенных. Голландцы отговаривали его как могли. С превеликими трудами отговорили. Однако Петр потребовал, чтобы оскорбителей по крайней мере отправили в ссылку. Голландцы уступили, и два русских бедолаги очутились в ссылке в отдаленнейших колониях Голландии - один на Яве, другой в Суринаме...
В Англии Петр опять-таки вел себя весело и непосредственно. Посещения кабаков и забавы с одной из известных лондонских актрис были, в общем, цветочками. Английский король поселил русского монарха в поместье знаменитого писателя Джона Эвлина - на беду последнего. После того, как в ухоженном поместье три месяца пьянствовал Петр с приближенными, хозяева ...обнаружили, что полы и ковры в доме до того перемазаны чернилами и засалены, что надо их менять. Из голландских печей вынуты изразцы, из дверей выломаны медные замки, краска на дверях попорчена или загажена. Окна перебиты, а более пятидесяти стульев - то есть все, сколько было в доме - просто исчезли, возможно, в печках. Перины, простыни и пологи над кроватями изодраны так, будто их терзали дикие звери. Двадцать картин и портретов продырявлены; они, судя по всему, служили мишенями для стрельбы. От сада ничего не осталось. Лужайку так вытоптали и разворотили, будто по ней маршировал целый полк в железных сапогах. Восхитительную живую изгородь длиной в четыреста футов, высотой девять и шириной пять сровняли с землей. Лужайка, посыпанные гравием дорожки, кусты, деревья - все погибло. Соседи рассказали, что русские нашли три тачки (приспособление, тогда еще в России неизвестное) и придумали игру: одного человека, иногда самого царя, сажали в тачку, а другой, разогнавшись, катил его прямо на изгородь.
Так что принятие Петром причастия по англиканскому обряду, сделанное как-то наспех, на фоне всего этого смотрелось вовсе уж безобидно - хотя православных спутников Петра ужаснуло...
О гомосексуализме Петра многие говорили открыто, связывая это то с Францем Лефортом, то с Меншиковым.
Сохранилось розыскное дело сержанта Преображенского полка - он, не особо-то и принимая меры предосторожности, в кругу сослуживцев говорил, что государь-де с Меншиковым живет бляжьим образом. Самое любопытное тут - даже не эти высказывания (наверняка основанные если не на точной информации, то на стойких слухах, имевших хождение в гвардии), а приговор болтуну. Его всего лишь сослали в Оренбург, в армейскую часть. По меркам того времени - гуманизм невероятнейший. Чтобы в полной мере можно было оценить до странности загадочную мягкость подобного приговора, приведу три примера - практически стандартные завершения пустяковых, в общем, дел...
27 нюня 1721 г. В Петербурге празднуют двенадцатую годовщину победы под Полтавой. Зело поддавший мужичок Максим Антонов в экстазе верноподданнических чувств прорывается сквозь цепь солдат и начинает бить Петру поясные поклоны, а когда охрана пытается его оттащить, заезжает одному из гвардейцев в ухо. Бедолагу арестовали, пытали до ноября (на дыбе и с раздроблением костей в тисках), после чего последовал утвержденный сенатом приговор: Крестьянина Максима Антонова за то, что к высокой особе Его Царского Величества подходил необычно, послать в Сибирь и быть ему там при работах государевых до его смерти неотлучно.
Второй пример. В городе Конотопе, в кабаке, некий солдат предложил некоему украинцу выпить за здоровье государя императора. Украинец понятия не имел, что это за император такой (до окраин еще не дошло известие о принятии Петром императорского титула) и ответил чтото вроде: Черт его там знает, что за император такой, я, кроме государя и знать никого не хочу.
Заковали, повезли в Тайную канцелярию, в Петербург, пытали, били батогами нещадно, потом выпустили...
Третий пример. Деревенский поп из Козловского уезда приехал впервые в жизни в Москву и видел там, как Петр, отъезжая со двора Меншикова, забрал в карету свою собачку, посадил на колени и поцеловал. Вернувшись домой, попик сдуру стал об этом подробно рассказывать землякам - и оказался в Москве вновь, уже под конвоем, на допросе у самого Ромодановского. Его, правда, из уважения к сану, не пытали - но за ущербные чести царевой разговоры нещадно выпороли плетьми и погнали домой по этапу...
Согласитесь, после таких примеров простая высылка в Оренбург разболтавшегося о царской педерастии гвардейца выглядит предельно странно...
Я уже не говорю о том, что именно при Петре жутким цветком распустилось пресловутое слово и дело - венец петровского политического сыска, позволявший кому угодно принародно выкрикнуть обвинение против кого угодно...
Самый последний заключенный мог, прокричавши эти страшные слова, автоматически подвести под пытки практически любого человека. Чтобы читатель составил некоторое представление о повседневной практике созданной Петром Тайной канцелярии, приведу в переводе на современный литературный язык официальный документ: Обряд, как обвиняемый пытается.
Для пытки обвиняемых в преступлениях отводится особое место, называемое застенком. Оно огорожено палисадником и накрыто крышей, потому что при пытках бывают судьи и секретарь для записи показаний пытаемых.
В застенке для пытки устроена дыба, состоящая из трех столбов, из которых два врыты в землю, а третий положен наверху поперек. Ко времени, назначенному для пытки, кат, или палач должен явиться в застенок со всеми инструментами, а именно: шерстяным хомутом, к которому пришита длинная веревка, кнутами и ремнем для связывания пытаемым ног.
Палач перекидывает длинную веревку через поперечный столб дыбы, потом закручивает пытаемому руки на спину, заправляет их в хомут и вместе со своими помощниками тянет веревку до тех пор, пока человек не повиснет в воздухе. После этого палач связывает ноги пытаемого упомянутым выше ремнем, а другой конец последнего прикручивает к столбу.
Бели человек не винится и на дыбе, пытают иначе:
1. В тисках, сделанных из трех толстых железных полос с винтами. Между полосами кладут большие пальцы пытаемого, от рук - на среднюю полосу, а от ног - на нижнюю. После этого палач начинает медленно поворачивать винты и вертит их до тех пор, пока пытаемый не повинится или пока винты вертеться не перестанут. Тиски надо применять с разбором и умением, потому что после них редко кто выживает.
2. Голову обвиняемого обвертывают веревкой, делают узел с петлей, продевают в нее палку и крутят веревку, пока пытаемый не станет без слов (т.е. потеряет сознание - А.Б.).
3. На голове выстригают на темени волосы до голого тела, и на это место, с некоторой высоты, льют холодную воду по каплям. Прекращают, когда пытаемый начнет кричать истошным голосом, и глаза у него выкатываются. После этой пытки многие сходят с ума, почему и ее надо применять с осторожностью.
4. Если человек на простой дыбе не винится, класть между ног на ремень, которыми они связаны, бревно. На бревно становится палач или его помощник, и тогда боли бывают сильнее. Таких упорных злодеев (кто запирается - А.Б.) надо через короткое время снимать с хомута, вправлять им кости в суставы, а потом опять поднимать на дыбу. Пытать по закону положено три раза, через десять и более дней, чтобы злодей оправился, но если он на пытках будет говорить по-разному, то его следует пытать до тех пор, пока на трех пытках подряд не покажет одно и то же, слово в слово. Тогда, на последней пытке, ради проверки, палач зажигает веник и огнем водит по голой спине висящего на дыбе, до трех раз или более, глядя по надобности.
Когда пытки кончатся и злодей, повинившийся во всем, будет подлежать ссылке на каторгу или смертной казни, палач особыми щипцами вырывает у него ноздри и, сверх того, на щеках и лбу ставит знаки. Для этого он берет клейма, в которых острыми железными спицами изображены слова, и сильно бьет злодея в лоб и щеки, а потом натирает порохом, после чего слова те бывают ясно видны навсегда.
Слов нет, пытали и до Петра. Однако прежде никому не приходило в голову превращать пытку в индустрию, составлять писаные руководства... Можно еще добавить: так как в петровские времена солдат в армию брали навечно (бессрочно), а кое-кто, удрученный такой перспективой, бежал, то всем поголовно забритым стали делать на правой руке татуировку в виде креста, чтобы безошибочно опознавать беглых - за двести с лишним лет до нацистских номеров-татуировок на руке узников концлагерей...
При Алексее Михайловиче количество деяний, за которые по закону полагалась смертная казнь, приближалось к шестидесяти. При Петре - возросло до девяноста. Любопытно высказывание Петра о полиции: Полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаментальный подпор человеческой безопасности и удобности. Разумеется, в первую очередь подразумеваются безопасность и удобность самого Петра... Вряд ли под этой сентенцией подписались бы те, из кого душа государства выбивала душу, частенькобез всякой вины.
Милый человек Роберт Мэсси, автор классического трехтомного труда Петр I, к его чести, вовсе не пытается объявить петровские зверства исконно русской привычкой. Наоборот. Американец, со всем обожанием относящийся к Петру, долго перечисляет сходные по времени западноевропейские примеры - виды пыток и казней, сверхсуровые законы. С одной-единственной целью: доказать, что подобная практика во всей Европе была обыденной. И дальше пишет еще более определенно: И все-таки Петр не был садистом. Он вовсе не наслаждался зрелищем человеческих страданий - не травил же он, к примеру, людей медведями просто для потехи, как делал Иван Грозный. Он пытал РАДИ ПРАКТИЧЕСКИХ НУЖД ГОСУДАРСТВА (выделено мною - А.Б.), с целью получения необходимой информации и казнил в наказание за предательство. И немногие из его русских и европейских современников в XVII веке взялись бы оспаривать подобные выводы.
Честно говоря, порой мне трудно бывает понимать гуманных американцев... С одной стороны, Мэсси в чем-то прав - по всей Европе свистал кнут и шипело раскаленное железо. С другой...
Тирания Петра для России в чем-то была качественно новым явлением. Иван Грозный был сатрапом. Он мог, не чинясь, снести дюжину голов - но многие тысячи людей благополучно поживали себе в отдалении, поскольку не попадались сатрапу на глаза. Петр же создал систему, по которой всякий без исключения был признан винтик м. Жуткий механизм, обрекавший при определенном повороте дел всякого, правого или виноватого, на самую страшную участь. Есть разница меж спущенным на людей ради развлечения медведем и писаным руководством для пыток.
Система Петра в чем-то - предвосхищение нацистской. Простая аналогия: теоретически любой антисемит в свое время, возникни у него желание, имел возможность ударить, оскорбить еврея, устроить погром - однако всегда и везде рисковал получить по загривку дубинкой шуцмана или ножнами шашки городового. Но нацистские законы как раз официально поставили евреев вне закона. Нечто подобное случилось и при Петре - если раньше для того, чтобы угодить на дыбу, требовались веские основания, отныне под пытошную практику была подведена теория. А теория, общеизвестно, в тысячу раз превосходит жестокость любых сатрапов - поскольку для теории всякий становится не личностью, а подлежащим биологическим объектом.
И еще. Если пытки, как пытается нас уверить Мэсси, были общеевропейской практикой, трудно с этой точки зрения понять поведение Петра во время кровавой расправы со взбунтовавшимися стрельцами. Противореча себе, тот же Мэсси пишет, что Петр пытался спрятать свои пыточные камеры от глаз и ушей европейцев. Отчего же, если это была общая практика? Выходит, чуял, что поступает неправильно?
Пытали от Урала до Бискайского залива. И все же... Я не могу представить себе английского короля, который шпагой рубит посуду перед своим маршалом и кричит ему: Ты, бляжий сын! Не могу представить французского короля, палкой в кровь колошматящего своего министра. Австрийского императора, которыйзаставляет придворных собственноручно отрубать головы схваченным бунтовщикам. Да и русские цари, включая Ивана Грозного, избегали эксцессой, характерных для Петра...
Он пытал ради практических нужд государства... Когда в пытошные явился патриарх, чтобы просить пощады для стрельцов, Петр его буквально вышвырнул. Были казнены несколько священников, только за то, что они молились за несчастных. Жена какого-то мелкого подьячего, проходя мимо повешенных, бросила сдуру: Кто знает, виноваты вы или нет? Пытали и выслали из Москвы и ее, и мужа.
Чтобы проверить подозрения (кто-то донес, что мятежные стрельцы переписывались с Софьей), сенных девушек царевны били кнутом. Одну из них Петр, случайно вошедший в застенок, освободил от дальнейших истязаний, заметив, что девушка беременна, - но это ему не помешало приказать повесить обоих. Для полковых священников мятежных войск соорудили особую виселицу в виде креста, их вешал придворный шут, наряженный православным иерархом. Троих стрельцов повесили у самых окон Софьиной кельи. Какие во всем этом были практические нужды?
Иногда бывали случаи прямо-таки сюрреалистического юмора. В одной из тюрем обнаружилось пыточное общество, куда принимали лишь заключенных, перенесших хотя бы одну пытку. Продвижение на более высокие ступени в обществе зависело от способности мужественно переносить все более жуткие пытки. Выше всех стояли те, кто вытерпел пытки падающей по капле водой или засунутым в ухо раскаленным угольком.
Когда майор Глебов стал любовником заточенной в монастырь Евдокии Лопухиной, Петр приказал посадить его на кол - и надеть тулуп с шапкой, чтобы не замерз (дело происходило зимой). Майор мучился на колу восемнадцать часов. Ни тени чувств Петр, конечно, к бывшей супруге не испытывал - надо полагать, попросту не потерпел посягательств на свою, пусть и бывшую, но собственность.
В своей последней книге И. Бунич утверждает, что существуют резолюции Петра на следственных делах: Смертью не казнить. Передать докторам для опытов.
Конкретных источников Бунич не приводит - а его гипотезы не всегда стопроцентно подтверждены документами. Однако это чрезвычайно похоже на Петра. Я бы не удивился, окажись вдруг, что Петр первым ввел в практику медицинские эксперименты на живых людях - его стиль, его нравы, его патологическое пренебрежение к людским жизням...
Даже Николай II, отнюдь не похожий на кроткого голубка (известны десятки его кровожадных резолюций об усмирении и казни бунтовщиков), высказался о Петре 1 весьма нелицеприятно: Я не могу не признать больших достоинств моего предка... но именно он привлекает меня менее всех. Он слишком сильно восхищался европейской культурой... Он уничтожил русские привычки, добрые обычаи, взаимоотношения, завещанные предками. В конце концов, во все времена у государственного руля не единожды оказывались пьяницы, полубезумцы, развратники, гомосеки, сатрапы, проливавшие кровь, сносившие головы женам, сыновьям и дочерям, тиранившие подданных так, что это превосходило всякое воображение. Быть может, цель и в самом деле оправдывает средства, и свершения Петра искупают всю пролитую им кровь? В самом деле, кто нынче помнит, чем (точнее, каким количеством трупов и разбитых судеб) оплачены промышленные успехи Англии и США), на чьих костях стоят великолепные здания и современные фабрики?
Но в том-то и дело, что не было никаких свершений Петра. Было шараханье из крайности в крайность, обезьянничанье, самодурство, кровь, крайне завлекательные, но оказавшиеся пустышками прожекты... И только. По большому, глобальному, стратегическому счету результат оказался во сто раз ниже затраченных усилий.
Рассмотрим реформы и их последствия подробно...
Наша ннтеллигенцня-образованщина (проверено на личном опыте в многочисленных беседах-тестах) до сих пор считает главным признаком отставания допетровской России чисто внешний: долгополые охабни, рукава до пят, окладистые бороды, незнание иностранных языков. Дело даже не в том, что бороды начали брить еще до Петра, а языки многие знали неплохо...
Совдеповская интеллигенция (которая и правила бал в первые годы перестройки, пока не была вышвырнута на обочину) не учена по-настоящему ни рынку, ни цивилизованной экономике, в простоте душевной полагая, что есть вещи поважнее рынка, как недавно выразился кто-то на страницах центральной газеты; что рынок - для других. А ей, демократической интеллигенции, правительство как раз и должно платить за героическое и перманентное отстаивание идей рыночной демократии...
Все вопли об упадке культуры как раз и объясняются тем, что интеллигентным бездельникам перестали платить. Невероятно на первый взгляд, но есть одна-единственная область, где радикал-демократы и национал - патриоты начинают употреблять практически одинаковые обороты, и осуждающие фразы совпадают даже текстуально: когда речь заходит о частном книгоиздании. И тот, и другой лагерь громогласно сокрушается о мутном потоке недолитературы, захлестнувшем прилавки...
О том, что среди сего мутного потока - Пушкин и Пастернак, Мандельштамм и Фрейд, Ломброзо и Костомаров, Довлатов и Булгаков, предпочитают умалчивать. Иначе придется признать простой, как мычание факт: государство перестало платить только за то, что человек (неважно, национал-патриот или радикал-демократ) чтото там напечатал. Вот и стенают ревнители культуры, экономисты и аналитики, оказавшиеся вдруг не у дел...
Эскьюз ми, мы, кажется, отвлеклись. Как выражается мой знакомый доктор наук и профессор: Я не интеллигент, у меня профессия есть. Гумилев, кстати (который Лев), на вопрос, числит ли он себя среди интеллигенции, решительно отвечал: Да боже упаси! Но это так, к слову.
Весь этот пассаж приведен с одной-единственной целью: напомнить, что сплошь и рядом петровские реформы печатно и публично оценивают люди, которые просто не понимают, в чем был корень зла...
Бороды и охабни - сие вторично, третично, десятирично. Всего через полторы сотни лет после борьбы Петра с бородами мода на бороды пышным цветом расцвела в Западной Европе, ими щеголяли все - от Жюль Верна и Пастера до Бисмарка и Мольтке, а человек с бритым лицом вплоть до первой мировой войны прежде всего вызывал мысли, что это, должно быть, актер, у коего отсутствие растительности на лице вызвано сугубо профессиональными соображениями. Даже появился словесный оборот, встречающийся во многих
романах того времени - бритый, как актер...
Главный и трагичнейший признак российского отставания от Западной Европы - не одежда и прически, а слабость третьего сословия. Отсутствие (или пребывание в зачаточном состоянии) институтов, аналогичных европейским торговым и ремесленным гильдиям. Именно на горожан, кровно заинтересованных в отмене средневековых феодальных правил, мешавших спокойно торговать и производить, опирались европейские короли в борьбе с баронской вольницей.
Россия в этом плане трагически отставала. Трагически, но не безнадежно - в правление Алексея Михайловича, Федора и Софьи прямо-таки ударными темпами стала развиваться самая что ни на есть рыночная экономика, то есть - частное предпринимательство, торговля и производство, практически свободные от опеки государства.
Иван Грозный, как много раз говорено, был сатрап. Он мог рубить головы и варить на сковородах, спускать на народ медведей и громить изобличенные в сепаратизме города. Однако он - как любой другой российский самодержец до Петра - вовсе не посягал на основы рынка.
Не лез в экономику.
Меж тем Петр впервые в отечественной истории начал в самых широких масштабах внедрять систему, охарактеризовать которую прямо-таки подмывает термином большевизм.
Или - государственный капитализм, не суть важно. Не тот случай, когда стоит играть терминами. Главное - если до Петра российская экономика развивалась по общемировым законам, при Петре она вернулась к откровенному рабству. То есть укладу, который по самой сути своей не может быть эффективным...
Простой и яркий пример - металлургическо-оружейное производство. Допетровский Пушечный двор, главный оружейный завод России, не был, конечно, частным предприятием. Однако все до единого там работавшие, от главных конструкторов до последнего подметальщика стружек, были вольнонаемными, получали самую высокую в стране казенную зарплату (и даже, подобно западноевропейским мастерам, имели свой цеховой знак, который носили на груди). В царских указах особо подчеркивалось, что хозяева заводов, как русские, так и иностранцы, обязаны нанимать всяких людей по доброте, а не в неволю.
При Петре на многочисленных, выраставших, как грибы, заводах в основном работали рабы - бесправные люди, трудившиеся за харчи, загнанные за высокие стены на всю жизнь. В документах того времени сплошь и рядом встречаются слова отдать в работу навечно: не только на оружейные заводы, но и в прядильные мастерские, если речь идет о женщинах. Указ 1721 г. гласил, что все промышленники, даже не дворянского происхождения, имеют право покупать деревни с крепостными крестьянами, которых вправе заставлять пожизненно трудиться на заводах и рудниках. Дошло до того, что с заводов запрещаюсь изымать беглых от помещиков крестьян, - но легко догадаться, что эти облагодетельствованные беглецы становились рабами уже не помещика, а фабриканта...
Это был поворот, повторяю, даже не к феодализму - к рабству. Причем грустный парадокс в том, что не только были обращены в рабов мастеровые, но и фабриканты порой становились таковыми... не по своей воле. Берг и Мануфактур Коллегия (тогдашнее министерство горного дела и промышленности) строило за казенный счет фабрики, а потом сдавало их частным лицам или компаниям... иногда не спрашивая желания. Когда было решено начать собственное производство сукна, в 1712 г. высочайше поведено завести за казенный счет фабрики и отдать их торговым людям, а буде волею не похотят, ХОТЯ БЫ И НЕВОЛЕЮ. Наверное, это единственный в мировой практике пример, когда фабрикантом делали в принудительном порядке...
Легко представить, с какой производительностью трудились фабричные рабы, сколь инициативно управляли навязанными им фабриками нежданные владельцы...
Логически продолжая прогрессивный курс петровских реформ, в 1736 г. Анна Иоанновна издала указ, по которому все вольные мастеровые, в данный момент работающие на заводах, объявлялись навечно и с потомством закрепленными за фабрикантами...
А Европа меж тем усиленно развивала частную, рыночную экономику. В России же согласно очередному указу (декабрь 1719 г.) подлежал беспощадному битью кнутом всякий помещик, который не доносит о наличии на его землях полезных ископаемых (а откуда ему, бедолаге, не получившему должного образования, знать, что в его землях скрывается?!).
Легко догадаться, что произведенные с помощью рабского труда товары качеством не блистали. Даже благорасположенный к Петру историк вынужден написать: Только грубые солдатские сукна были хороши, да все то, что нужно было для военного снабжения, до пушек включительно, но товары чисто промышленные, которые искали себе сбыта в народе, были плохи.
Поскольку с ними успешно конкурировали товары иностранные, Петр, дабы поддержать отечественных промышленников, пошел по избитому пути: вздул до небес пошлины на импортные товары. Таможенный сбор с некоторых товаров составлял 37% их стоимости, а для иных - даже 75%. Эти тарифы отменили только в 1731 г., когда стало совершенно ясно, что никакой практической пользы от них нет...
На Запад из России вывозилось исключительно сырье. Как ни пытался Петр грознейшими указами обязывать русских купцов везти свои товары за границу, ничего не выходило - купцы отлично понимали, что предприятие это безнадежное. За все время царствования Петра лишь дважды случалось, чтобы русские купцы выбирались за границу с товарам и, а не сырьем. Первый случай - плавание в Стокгольм некоего Барсукова (судя по тому, что известно только о самом факте плавания, зато полное молчание сохраняется о результатах, ничего путного из этой затеи не вышло).
Второй случай и вовсе предельно анекдотичен. В тот же Стокгольм приплыли из Ревеля несколько русских купцов - на крохотном суденышке - и привезли... немного полотна, каленые орехи и деревянные ложки. Из экономии эти негоцианты не пошли в гостиницу, а варили себе кашу прямо на костре у причала, где и ночевали, а днем на купленных тут же санях ездили по городу (дело, кстати, происходило летом), и какпринято в России, во всю глотку орали: Кому ложек? Кому орешков? Русский посланник в Стокгольме Бестужев ужаснулся при виде таких визитеров и попытался отправить их домой, но они не послушались.
Сохранилось унылое донесение Бестужева в Петербург: Русские купцы никакого почтения не оказывают, беспрестанно пьяные, бранятся и дерутся между собою, отчего немалое бесчестие русскому народу. И хотя я вашего величества указ им и объявлял, чтобы они смирно жили и чистенько себя в платье содержали, но они не только себя в платье чисто не содержат, но некоторые из них ходят в старом русском платье без галстуха, также некоторые и с бородами по улицам бродят.
Голландский резидент в Петербурге, поначалу испугавшийся русской конкуренции в Европе, вскоре написал на родину, что созданные Петром для внешней торговли кумпании пали сами собою...
Вдобавок ко всему вовсю резвились высшие люди.
Меншиков, Шафиров и Петр Толстой решили завести шелковую мануфактуру. Добились немалых налоговых льгот, получили из казны огромные ссуды и субсидии, согнали крепостной народ - но, как легко догадаться, управлять производством не сумели, основные капиталы промотали и переключились на промысел моржей в Белом море...
Именно Петр, без малейших натяжек, стал родоначальником не только государственного капитализма (который порой крайне трудно отличить от развитого социализма), но и ГУЛАГа. По-моему, от большевистского ГУЛАГа и великих строек социализма ничем не отличается петровское строительство Петербурга- куда опять-таки сгоняли со всей страны людей, которые работали под конвоем за миску похлебки (менее известно, что на строительстве города и Ладожского канала сложили свои косточки и сорок тысяч пленных шведов). Кроме того, ради ускоренного возведения Петербурга Петр запретил домостроение из камня по всей стране - что также было приказным вторжением в частное предпринимательство...
У Петра были и свои Беломорканалы. Десятки тысяч людей, насильно пригнанных, десять лет рыли канал меж Волгой и Доном, но потом Азов пришлось вернуть туркам, строительство, отнявшее массу времени, трудов и жизней, пришлось забросить. Когда в 1718 г. начали рыть обводной канал от Волхова к истоку Невы, строительство поручили Меншикову. Кончилось тем, что около семи тысяч рабочих умерли от голода и болезней, а более двух миллионов рублей неизвестно куда испарилось. Канал достроили лишь в 1732-м, при Анне Иоанновне...
Десятки тысяч народу собирались по наряду со всего государства для работ по постройке и укреплению гаваней и на стройку судов в адмиралтействе. Эта работная повинность была одна из самых тягостных для русского народа при Петре. За работу платили, но с задержками, а самая организация работы отличалась большими недочетами. Хлеб доставлялся неисправно, условия жизни среди болот и у моря в холодное и ненастное осеннее время порождали эпидемические заболевания, люди гибли тысячами в этой тяжелой страде.
Это пишет не критик, а один из тех, кто с нескрываемой симпатией относился к Петру и его делам... (Объективности ради стоит заметить, что и Волховский канал, и Вышне-волоцкий, связавший Каспий с Балтикой, играли потом важную роль в судоходстве. Однако беда петровского времени в том, что любая удача, любое толковое предприятие сопровождалось десятком провалов в других областях жизни, массовыми жертвами, казнокрадством...)
Со временем, при наследниках Петра, промышленность стала давать сбои, безнадежно отставать от европейской - потому что рабский труд, как тысячу раз говорено, непродуктивен. К началу XIX века отставание стало свершившимся фактом и аукнулось впоследствии позорным поражением в Крымской войне. Военная, техническая и научная отсталость, вызвавшая это поражение, лежит своими корнями в абсолютно нерыночных реформах Петра.
Вообще, как давно подметили объективные историки, сложилась железная закономерность: те отрасли промышленности, куда государство не вторгалось со своей манией развивать, как раз и достигали наибольших успехов. У Петра и его преемников не доходили руки до легкой промышленности - и в XIX веке Россия завалила отличными ситцами и другими тканями всю Евразию... Производство посуды избегло царского ока - и получил всемирную известность русский фарфор. Подобных примеров множество. Зато отрасли, либо сделанные казенными, либо находившиеся под бдительным присмотром государства, постепенно хирели и чахли - металлургия, судостроение, домостроение...
Плюс ко всему - чудовищная милитаризация. В 1701 г. армия и флот поглощали три четверти доходов государства, в 1710-м - четыре пятых (78%), в 1724-м (когда никакой войны не было) - две трети.
Чтобы добывать деньги на военные забавы, Петр пошел по пути, от которого отказались его предшественники. При Федоре и Софье жалованье тем, кто работал на государство, было повышено - Петр его не единожды урезал. При Федоре и Софье снижались налоги - при Петре же...
Согласно сделанным еще до революции подсчетам (П.Н. Милюков), за время царствования Петра прямые и косвенные налоги возросли в пять с половиной раз, и эта цифра не учитывает еще огромную инфляцию.
Рассмотрим новые налоги, введенные Петром.
1. Орленая бумага (все официальные документы, от договоров по мелким сделкам до прошений в гос. учреждения должны были подаваться на гербовой бумаге).
2. Сбор на рождение (родился ребенок - плати).
3. Сбор на похороны (помер близкий - плати).
4. Сбор на заключение брака.
5. Сбор на составление завещания.
6. Налог на пшеницу.
7. Налог на свечи.
8. Налог с владельца лошади.
9. Налог на конскую шкуру (сдох у тебя конь, ободрал ты его - плати).
10. Налог на конские хомуты.
11. Налог на упряжные дуги.
12. Налог на ношение бороды.
13. Отдельный налог на ношение усов.
14. Каждый десятый поросенок от каждой свиньи должен сдаваться в казну.
15. Налог на домовладение (в Москве).
16. Налог на ульи (по всей России).
17. Сбор с покупки кровати.
18. Банный сбор (с каждой баньки).
19. Мельничный сбор и сбор с владельца постоялого двора.
20. Трубный сбор (есть у тебя печь с трубой - плати).
21. Сбор с дров, купленных для собственного употребления.
22. Налог на орехи (купил орехи, а в их цену включен и налог).
23. Налог на арбузы.
24. Налог на огурцы.
25. Налог на питьевую воду.
26. Налог на продажу лошадей.
27. Налог на частные рыбные ловли.
28. Налог на покупку гробов.
Кроме того, источником вышибания денег стали так называемые казенные монополии на тот или иной продукт или товар, над производством и продажей которого государство осуществляло контроль и по своему усмотрению регулировало на него цену. В этот перечень входили: все виды спиртного, смола, деготь, рыба, рыбий жир, масло, мел, ворвань, поташ, ревень, свиная щетина, сибирские меха, шахматы, игральные карты, лен, табак, соль (что до соли, ее указом от 1705 г. предписывалось продавать со стопроцентной накруткой, и люди, которым не по силам было платить бешеные деньги, из-за отсутствия соли болели и умирали).
Однако и этого не хватало, чтобы прокормить государственных монстров, отрицавших все нормальные законы экономики. Тогда грянуло невиданное в России новшество - подушная подать. Как многое нововведения Петра, позаимствованная во Франции. Вместо принятой раньше податной единицы, двора, отныне брали с каждой живой души - от младенцев до стариков. Эту систему отменил лишь в 1887 г. Александр III...
Петр тем не менее не достиг в увлекательном деле измышления все новых податей подлинных высот. Во время Отечественной войны немецкие оккупанты в Белоруссии брали налог за каждое окно в избе, а также налог на собак и кошек. В свое время Петр отчего-то не обратил внимания на столь заманчивые статьи доходов - и слава Богу, не исключено, что в этом случае на Руси вовсе перевелись бы собаки и кошки...
Стоит еще добавить, что попутно сдирали колокола с церквей, дабы переплавить их на пушки, забривали в солдаты монахов и всех праздношатающихся...
Подобное налоговое ярмо требовало драконовских мер для его выполнения - а потому по всей стране были расквартированы войска, которые и взяли на себя функцию сборщиков налогов.
Выглядело это так. Была произведена раскладка полков на землю, и по всей стране разместили воинские части, которые население обязывалось взять на полное содержание. Денежки должен был вышибать особый комиссар, избиравшиеся из дворян данной губернии. Полк, разместившийся в конкретной местности, не только жил за ее счет, но и брал на себя массу полицейских функций: ловлю воров и разбойников, удержание крестьян от побегов и ловля беглых, искоренение незаконного винокурения и контрабанды, содействие лесничим в борьбе против незаконных порубок, надзор за гражданскими чиновниками. В.О. Ключевский пишет: ...пастьба полковых лошадей и домашнего офицерского и солдатского скота на общих выгонах, право военного начальства требовать в известных случаях людей для полковых работ и подвод для посылок, право общего надзора за порядком и безопасностью в полковом округе - все это должно было создавать постоянные недоразумения у войскового начальства с обывателями.
В указе Сената 1727 г. говорилось прямо: Бедные российские крестьяне разоряются и бегают не только от хлебного недорода и подушной подати, но и от несогласия офицеров с земскими правителями, а у солдат с мужиками.
Драки солдат с мужиками происходили постоянно - до нашего времени дошло немало повествующих об этом судебных дел.
Всего тяжелее приходилось при сборах подушной подати, которую собирали земские комиссары с прикомандированными к ним воинскими отрядами. Каждый объезд продолжался два месяца; шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом страхе под гнетом или в ожиданиивооруженных сборщиков.
В Казанской губернии менее чем через два года этакого военно-финансового хозяйствования полк не досчитался при очередной ревизии 13 000 душ - более половины всех числившихся по бумагам налогоплательщиков. Народишко попросту разбежался...
Офицеры обыкновенно знать не хотят местное начальство, грубят и дерзят даже воеводе, а когда воевода пожалуется полковнику, то это хорошо, если полковник грубо ответит, что не дело воеводы судить поведение господ офицеров; а то пошлет команду, отберет у воеводы шпагу и посадит его под арест, яко сущаго злодея - как жаловался в сенат один воевода, которому пришлось испытать на себе полковничье беспристрастие.
Прежде Петра никто не додумался до оккупации собственной страны...
Позже, как полагается, полномочия военных незаметным образом расширились - теперь полковая канцелярия выдавала паспорта уходящим на заработки крестьянам, солдаты обеспечивали стопроцентную явку дворян на собрания, а полковник выступал в роли судьи при всех столкновенияхобывателей с его солдатами (о беспристрастности такого судьи читатель сам должен составить свое мнение). Сбор подушной подати вообще был передан от гражданских военным. Полковому начальству официальным указом поручили смотрение за губернаторами и воеводами, вылившуюся в контроль над всей гражданской администрацией, которой, по сути, оставили две функции: исполнять, не раздумывая, распоряжения сверху и вышибать налоги...
Практически то же самое творилось и в городах. На посадских людей наложили две тяжелейших повинности - рекрутскую и постойную. Посадские, как и крестьяне, должны были выставлять новобранцев и снабжать их хлебным пайком. Торговые люди сами рекрутчине не подлежали, но Обязаны были давать рекрутов из своих задворных людей - тех, кто подряжался жить на купеческом дворе вечно. Посадские обязаны были снабжать войска провиантом (разумеется, за бесплатно), давать лошадей и подводы, чинить дороги и мосты. На постой солдат ставили по скольку человек на двор придется - то есть, сколько поместится, вытесняя иной раз хозяев. Посошков писал: При квартирах солдаты и драгуны так несмирно стоят и обиды страшные чинят, что и исчислить их не можно. А где офицеры их стоят, то и того горше чинят... и того ради многие и домам своим не рады, а в обидах их никакого суда сыскать негде: военный суд далек от простых людей, не токмо простолюдин не доступит к нему, но и военный человек на неравного себе не скоро суд сыщет.
Посошков знал о сем бедствии не понаслышке: его самого в Новгороде некий полковник ни с того ни с сего, из чистого куража поливал бранью и грозил проткнуть шпагой. Просто так - не вовремя штафирка попался на дороге. Когда Посошков попытался подать на обидчика в суд, тот на суд не пошел, заявив, что он человеквоенный и судить его может лишь столичная военная коллегия. Необходимо отметить, что Посошков был весьма богатым купцом, не последним человеком по меркам того времени....
Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной стране. В Костроме полковник Татаринов выгнал за город всех членов городского магистрата - то есть высшего органа городской гражданской администрации. В Коломне генерал Салтыков, будучи там проездом, бил бургомистра смертным боем. Другого коломенского бургомистра некий драгунский офицер в невеликих чинах велел своим солдатам высечь, что и было исполнено. В Пскове пьяные солдаты застрелили члена ратуши, а бургомистра били так, что он умер. Это лишь малая часть примеров - кроме того, все вышеперечисленные буйства совершили люди проезжие, случайные. Как вели себя военные, жившие в городах постоянно, догадаться легко - еще хуже...
Параллельно шло закабаление крестьянства - именно при Петре как раз и началось то, что впоследствии именовалось русским рабством.
История крепостного права в России - вопрос сложный и обширный. Тех, кто им интересуется, могу отослать к книге К. Валишевского Иван Грозный - вопреки упрекам со стороны иных дебилов в русофобии, Валишевский, на мой взгляд, сумел показать долгую, непростую историюформировавшейся несколько сот лет системы крепостного права. Пересказывать книгу бессмысленно, поэтому постараюсь растолковать суть проблемы кратко.
До Петра крестьянин был крепостным, ноне рабом.
Он не мог покинуть своего помещика - однако был не вещью, а ограниченным в правах, зависимым. И только. Согласно достоверным сведениям, у некоторых крепостных крестьян во времена Алексея Михайловича были даже свои крепостные!
После указа Петра от 1711 г. О крепости крестьянской крестьянин как раз и стал вещью. Отныне его можно было продать с землей и без земли (либо разлучив семью), проиграть в карты, выменять на обученного материться попугая, убить, сослать без суда в Сибирь, загнать пожизненно на рудник или на завод...
Петр и ввел рабство, просуществовавшее полторы сотни лет. Даже замечательный русский историк Н. Эйдельман однажды продемонстрировал поверхностность знаний о том времени, написав следующее: ...в других краях (т.е. в Европе - А.Б.) мужик, конечно, платил и кланялся сеньору, норазве можно, скажем, представить Санчо Пансу рабом, продаваемым на аукционе?
Но ведь и в допетровские времена невозможно представить продаваемого или меняемого на борзую русского крестьянина! (Кстати, законы, капля в каплю напоминавшие отмену русского Юрьева дня, появились в Англии гораздо раньше, в 1349 г.)
Более того, во времена первой ревизий, всеобщей переписи населения, крепостными стали все, кто оказался в хозяйстве помещика, - даже свободные люди. Тот, кто угодил в списки, из крепостного состояния вырваться уже не мог. Любые жалобы на неправильное внесение в список были строжайше запрещены.
Именно Петр первым положил начало внутригосударственной паспортной системе, сначала охватывавшей исключительно крестьян, которые могли выйти за пределы поместья только с бумагой от барина, а потом, как это частенько бывает в России, монстр помаленьку рос и охватил всех поголовно...*
* Кстати, аналог современных трудовых книжек и пресловутой 33-й статьи изобрел Наполеон I.
Многие нововведения Петра к тому же были чисто механическим перенесением на российскую почву европейских реалий. Так обстояло с поморскими судами - как-то, побывав на русском Севере, Петр усмотрел старомодные корабли и строжайшим указом повелел строить новые исключительно на голландский манер. Однако в том-то и загвоздка, что поморские корабли испокон веков предназначались для плавания во льдах, а потому имели особое, только им присущее строение корпуса - как шведские и норвежские (и прославившийся впоследствии Фрам Нансена). А голландские корабли служили исключительно для плавания по теплым морям, где нет льда. Но, как легко понять, перечить Петру никто не осмелился - и гораздо более подходящие для плавания в Ледовитом океане корабли стали ломать. Хотя в Швеции и Норвегии суда такого типа, конечно же, сохранились на все последующие времена...
Француз Кампредон писал: Вообще Россия гораздо менее разоряется от уплачиваемых народом податей, чем от лихоимства тех лиц, на которых возложена обязанность собирать эти подати. Царь от этого ничего не теряет, потому что он время от времени конфискует имение уличенных в лихоимстве, но народу это не приносит никакого облегчения.
Иностранцу вторит обер-прокурор Ягужинский: Большая часть доходов собирается неправильно и не в надлежащее время, плательщики по большей части не знают, что и сколько должны платить, и не получают надлежащих квитанций. Бедные подданные предоставлены произволу сборщиков и вынуждены часто платить один и тот же налог несколько раз или в большем, количестве, чем положено; отсюда происходит великое разорение для плательщиков, а казна ничего не выигрывает, так как эти лишки делаются добычей частных лиц. В казну не попадает и третьей части сбора, хотя подданные уплачивают его полностью и даже с излишком.
Позднее, в 1726 г., Меншиков писал в докладной Верховному Тайному Совету: Мужикам бедным бывает страшен один въезд и проезд офицеров и солдат, комиссаров и прочих командиров; крестьянских пожитков в платеж податей недостает, и крестьяне не только скот и пожитки продают, но и детей закладывают, а иные и врозь бегут; командиры, часто переменяемые, такого разорения не чувствуют, никто 113 них ни о чем больше не думает, как только о том, чтобы взять у крестьянина последнее в подать и этим выслужиться.
Годом ранее о том же писал и Сенат: Платежом подушных денег земские комиссары и офицеры так притесняют, что крестьяне не только пожитки и скот распродавать принуждены, но многие и в земле посеянный хлеб за бесценок отдают и оттого необходимо принуждены бегать за чужие границы.
Естественно, начались восстания и побеги. Впервые за все времена русской истории народ побежал массами. Бегали и до того, но не в таких масштабах. Опять-таки впервые целые деревни и станицы бежали в басурманскую Турцию - лишь бы подальше от Петра.
В начале XX столетия П.Н. Милюков, изучив петровские архивы, пришел к страшным выводам: уже к 1710 г. податное население (т.е. за вычетом дворянства, высшего духовенства и купечества - А.Б.) уменьшилось на одну пятую. Конечно, в это число входят и беглые, но все равно, не менее пятнадцати процентов податного населения России погибло...
Иногда казна бывала форменным образом пуста. Когда однажды Петру понадобилось отослать своему союзнику, польскому королю Августу, субсидию, пришлось забрать наличность из нескольких контор, занять денег у Троицкого монастыря, у купца Филатьева, даже одолжить у Меншикова 420 золотых...
О народных симпатиях и антипатиях лучше всего сможет поведать один интересный факт: в российской истории встречались самозванцы, выдававшие себя за Алексея Петровича, Петра II, Иоанна Антоновича, Петра III, Павла I, Цесаревича Константина - но ни единого, объявившего бы себя Петром I, не замечено.
Комментариев не будет.
В этой области - ни малейших успехов. Внешняя политика при Петре I была делом сиюминутным, чисто тактическим. Характерная ее черта - резкий поворот от наметившегося при Федоре и Софье сближения с католическим миром в сторону протестантских стран. Еще один парадокс Петра состоит в том, что он, с одной стороны, потакал православному духовенству в расправах над иноверцами *, с другой - всю свою жизнь искал союзов и дружбы исключительно с протестантами, которых православные считаютстрашными еретиками...
* Как раз при Петре вновь начались публичные сожжения еретиков и религиозных вольнодумцев, чего Русь, за редчайшими исключениями, не знала последние двести пятьдесят лет.
После смерти Петра не осталось каких-либо прочных и выгодных для страны военно-дипломатических союзов, если не считать не принесших никакой пользы браков царской дочери и двух племянниц с иностранными князьками. Изоляция и тупик, если по большому счету...
Вообще то, что можно называть внешней политикой, началось лишь с царствованием Екатерины II. Трудно назвать обычной и нормальной внешнеполитической деятельностью перевод Меншиковым награбленных миллионов в зарубежные банки, полнейший застой в заграничных делах, наблюдавшийся при Анне Иоанновне, или деятельность министров Елизаветы, за крупную взятку втравивших Россию в абсолютно чуждую ей Семилетнюю войну...
О военных успехах Петра принято писать лишь в самых восторженных тонах. Не отрицая столь серьезного и масштабного предприятия, как занятие русскими Прибалтики, следует все же сделать одно немаловажное уточнение: нужно помнить, что Россия сражалась с державой, находившейся не в расцвете сил, а скорее на закате. Мощь Швеции была уже непоправимо подорвана и участиемв Тридцатилетней войне, и рядом крупных потерь в воинской силе и военном флоте, понесенных во второй половине XVII в. от Польши.
Не мешает помнить еще, что Полтавская битва, которую нас с детских лет приучили считать чем-то невероятно грандиозным и эпохальным, была, в общем, едва ли не заурядной стычкой - другого слова просто не подберешь, ознакомившись с точными данными...
С русской стороны в Полтавском сражении участвовало непосредственно лишь десять тысяч солдат (и еще тридцать тысяч стояли в резерве). У шведов - шестнадцать тысяч. Против четырех шведских орудий были выставлены семьдесят два русских (а по другим данным - сто двенадцать). Нужно подчеркнуть, что речь идет о свежих русских частях и предельно измотанных шведских, которые действовали на враждебной им территории, не получая ни подкреплений, ни провианта, ни боеприпасов. Не зря В.О. Ключевский, которого никак нельзя заподозрить в русофобии, так и писал: Стыдно было бы проиграть Полтаву... русское войско, им (Петром - А.Б.) созданное, уничтожило шведскую армию, т.е. 30 тысяч отощавших, обносившихся, деморализованных шведов, которых затащил сюда 27-летний скандинавский бродяга.
Наконец, длилась Полтавская битва всего два часа. Но даже располагая крупным превосходством в людях и вовсе уж подавляющим перевесом в артиллерии, Петр применил новинку - впервые в русской военной истории появились расположившиеся в тылу наступающих заградительные отряды, которые получили от Петра приказ стрелять по своим, если те дрогнут...(Замечуеще: в 1708 г., когда Карл XII вступил в пределы России, Петр впал в такую панику, что распорядился вывезти из Москвы кремлевские сокровища. Ради удобства обороны Кремля едва не был снесен храм Василия Блаженного...)
Знаменитый петровский флот, которому посвящены исполненные восторженного умиления книги и фильмы, на деле представлял собой скопище сметанных на живую нитку из сырого дерева кораблей, по петровскому обычаю предназначавшихся для решения узких, сиюминутных задач. Историки упрекают преемников Петра за полнейшее пренебрежение флотом, который Екатерине II пришлось практически возрождать заново, но в том-то и суть, что вплоть до времен Екатерины II у России просто не было масштабных, стратегических задач, требовавших океанского флота. А потому со смертью Петра мгновенно воцарилось запустение, корабли за отсутствием боевой задачи тихонько гнили...
Кстати, рекрутов в петровские времена вели на службу в кандалах. В городах, до распределения по полкам, их держали в великой тесноте, по тюрьмам и острогам, немалое время, и, таким образом еще на месте изнурив, отправляли, не рассуждая по числу людей и далекости пути с одним, и то негодным, офицером или дворянином, при недостаточном пропитании; к тому же поведут, упустив удобное время, жестокою распутицею, отчего в дороге приключаются многие болезни, и помирают безвременно, другие же бегут и пристают к воровским компаниям, ни крестьяне и ни солдаты, но разорители государства становятся. Иные с охотой хотели бы идти на службу, но видя с начала над братией своей такой непорядок, в великий страх приходят (из доклада Военной коллегии Сенату, 1719 г.).
О флоте. Один из лучших адмиралов царя, англичанин Паддон, вопреки британской традиции известный человеколюбивым отношением к матросам, писал, что русский флот, вследствие дурного продовольствия, потерял людей вдвое больше любого иностранного флота. И это при том, что в те времена во всех военных флотах царили жутчайшие условия быта для матросов...
В 1716 г. адмирал Девьер писал царю из Копенгагена: Здесь мы нажили такую славу, что в тысячу лет не угаснет. Из сенявинской команды умерло около 150 человек, и многих из них бросили в воду в канал, а ныне уже покойников 12 принесло ко дворам, и народ здешний о том жалуется, и министры некоторые мне говорили, и хотят послать к королю.
У того же Паддона в 1717 г. из-за гнилого продовольствия в течение месяца из 500 новобранцев умерло 222, а остальные почитай, помрут с голоду, обретаются в таком бедном состоянии от лишения одежды, что, опасаются, вскоре помрут. (Письмо Паддона).
Наконец, примером совершенно утопических прожектов, повлекших огромные жертвы, остается Прутский поход Петра.
Представители православных балканских народов, буквально осаждавшие Москву с просьбой о помощи, из лучших побуждений преувеличивали размах антитурецкого движения в своих странах и в таких же пропорциях преуменьшали ожидавшие русскую армию трудности. Изображалась совершенно фантастическая картина: как, при одном появлении русских войск сербы, черногорцы, болгары, валахи и молдаване прямо-таки сметут в едином порыве турецких угнетателей...
Наслушавшись этих сказок, Петр писал фельдмаршалу Шереметеву: Господари пишут, что как скоро наши войска вступят в их земли, то они сейчас же с ними соединятся и весь свой многочисленный народ побудят к восстанию против турок: на что глядя и сербы (от которых мы такое же прошение и обещание имеем), также болгары и другие христианские народы встанут против турок, и одни присоединятся к нашим войскам, другие поднимут восстание внутри турецких областей; в таких обстоятельствах визирь не посмеет перейти за Дунай, большая часть войска его разбежится, а может быть, и бунт поднимут.
Французский историк Жорж Удар писал впоследствии: ...он (Петр - А.Б.) имел несчастье, вместо того, чтобы сконцентрировать все усилия на заключении мира со Швецией, ввязаться в хаос сложных дипломатических интриг, которые требовали тонкого политического чутья, изощренной дипломатии и (финансовых средств, которых ему не хватало.
Оценка событий вернейшая... В июня 1711 г. русские войска под командованием Петра вступили в Молдавию.
Однако единственной подмогой, какую они дождались, стал приезд молдавского господаря Кантемира с кучкой придворных. Не было ни многотысячных отрядов восставших, ни обещанных складов с провиантом, ни воды. А турецкое войско вместо того, чтобы поднять бунт против своих начальников и разбежаться, взяло русских в окружение...
Петр, сидя в осажденном лагере, до того пал духом, что, направив к великому визирю своего посла Шафирова, приказал добиваться мира любой ценой. Если потребуется, не только отдать Турции все завоеванные на юге земли, но и вернуть шведам всю Прибалтику, кроме Петербурга, а если шведам этого покажется мало, отдать им и Псков с прилегающими землями... Словом, ведено было соглашаться на все, кроме рабства.
К счастью, турки вовсе не собирались вести дипломатические баталии в защиту шведских интересов (иначе, вполне возможно, в Пскове сегодня говорили бы по-шведски).
Однако в отстаивании своих интересов преуспели.
Шафиров и великий визирь Балтаджи Мехмет-паша подписали трактат, по которому Россия обязывалась вернуть Турции Азов, срыть свои крепости, Таганрог и Каменный Затон, уничтожить русские корабли на Черном море, не вмешиваться в польские дела, не держать в Польше войска, отказаться от содержания в Стамбуле постоянного посольства (что по меркам того времени было неслыханным унижением российской дипломатии). Горькая ирония заключается в том, что после первого сражения турецкие войска, даже янычары, отнюдь не горели желанием идти в бой. Турки поймали Петра на самый примитивный и наглый блеф...
В Прутском походе русская армия потеряла 27 285 человек. Из них в боевых действиях погибли только 4800, остальные - от жажды, болезней и голода. Однако, вернувшись в Петербург, Петр поступил совершенно по-советски - устроил пышный парад, словно это он остался победителем и безусловным триумфатором...
На фоне столь трагической неудачи почти незамеченной прошла и забылась надолго гибель в Хиве двухтысячного отряда князя Бековича-Черкасского, отправленного реализовать очередной преждевременный петровский прожект - разыскать старое русло реки Аму-Дарья и направить ее течение в Каспийское море...
В заключение стоит сказать, что, вопреки устоявшейся точке зрения, в главных военных походах Петра значительную часть армии составляли все же не полки нового строя, а те самые стрельцы, которые считаются отмененными и распущенными еще в самом начале XVIII в. К 1708 г. в строю еще было 14 старых стрелецких полков, а многие их тех, что именовались солдатскими, на деле были опять-таки старыми стрелецкими...
А всеобщая милитаризация жизни привела к тому, что даже лихие люди в массовом порядке поддавались новым веяниям - одни имели на вооружении пушки, другие (в Орловской провинции) выстроили себе укрепление военного образца, где и сидели вместо традиционных чащоб и пещер. В Лихвинском уезде некий разбойник Сиротка одел свою шайку в военные мундиры, а при себе постоянно держал почетный караул с фузеями и шпагами...
Допетровская Россия отнюдь не представляла собой некую черную дыру в области законодательства. Наоборот, за последние шестьсот лет сложились правовые традиции и законоустановления, пусть и уступавшие западноевропейским, но не намного. Можно ради экономии места отослать читателя к книге профессора М.Ф. Владимирского-Буданова, считавшейся в 1886 лучшим университетским курсом, и переизданной в 1995 г.: Обзор истории русского права. Даже беглое знакомство с этим трудом способно многому научить... [Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону: Феникс, 1995.]
Петр, ломавший, такое впечатление, все, до чего мог дотянуться, по сути, ликвидировал старую систему русского права, переведя страну в режим чрезвычайщины. Россия управлялась не законами, а царскими указами, полностью игнорировавшими прошлый опыт. Именно Петр стал родоначальником троек и внесудебных совещаний, впоследствии перенятых большевиками...
Даже Мэсси вынужден был признать: Во всеобщей халатности, зависти, продажности, как в болоте, увязла и едва не захлебнулась система управления, которую он пытался создать.
Поняв, наконец, что с казнокрадством и взяточничеством (вызванными к жизни его же реформами) обычными средствами не справиться, Петр создал особые комиссии по расследованию. Каждая состояла из гвардейских офицеров - майора, капитана и поручика, которым было приказано рассматривать дела и вершить суд не по закону, а согласно здравому смыслу и справедливости.
Известно, что творится, когда огромные полномочия получают люди, каждый из которых имеет свой здравый смысл и по-разному понимает справедливость... Брауншвейгский посланник Бебер писал: ...члены почтенного Сената, куда входили главы знатнейших родов из всех царских владений, были обязаны являться к какому-то лейтенанту, который судил их и требовал у них отчета.
Добавлю, что эти самые гвардейские офицеры сплошь II рядом совершенно не разбирались в сложных делах, которые им предстояло решать по справедливости. О их поведении наглядный пример дает жалоба фельдмаршала Шереметева, к которому нежданно-негаданно оказался приставленным гвардии сержант Щепотьев. И не просто соглядатаем - Щепотьев привез с собой адресованную фельдмаршалу царскую инструкцию, где говорилось, что Щепотьеву ведено быть при вас некоторое время, и что он вам будет доносить, извольте чинить. Другими словами, фельдмаршалу предлагалось следовать приказам сержанта...
Сохранились письма Шереметева своему свату Головнну. В одном он жалуется: Он, Михаиле (Щепотьев - А.Б.), говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить (приказывать - А.Б.), чтоб я во всем его слушал. Строчки из второго письма: Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михаиле Щепотева от меня взять... непрестанно пьян. Боюсь, чево б надо мной не учинил; ракеты денно и нощно пущает, опасно, чтоб города не выжег. Судя по сочувственному ответу Головина, репутация Щепотьева была всем известна - как самая незавидная.
Если так поступали с фельдмаршалом, одним из любимцев Петра, имевшим огромные заслуги перед государством Российским, легко представить, как куражились над менее высокопоставленными чинами облеченные высочайшим доверием гвардейцы. Даже на заседаниях Сената, считавшегося высшим правительственным учреждением, постоянно присутствовал гвардейский офицер, чтобы своей властью отправлять в крепость тех, кто на заседании станет вести себя неподобающе и неблагопристойно.
Посланным в провинцию гвардейцам предписывалось губернаторам непрестанно докучать, чтобы они неотложно исполняли царские требования, в противном случае гвардейцы должны были как губернаторов, так и вице-губернаторов и прочих подчиненных сковать за ноги, и на шею полонить цепь, и по то время не освобождать, пока они не изготовят ведомости (отчетность - А.Б.). В 1723 г. в Твери за волокиту со сбором налогов тверского воеводу вкупе с прочим высшим начальством долго держали в оковах по распоряжению гвардейского рядового солдата, нагрянувшего из Петербурга. Солдат Преображенского полка Пустошкин посадил на цепь московского вице-губернатора Войекова, имевшего чин бригадира (средний меж полковником и генералом) - а вдобавок чуть ли не всю губернаторскую канцелярию. Свидетель этого, президент юстиц-коллегии граф Матвеев, уточняет, что чиновники были нисколько не виноваты - вызвавшие царский гнев неряшливо составленные ведомости были делом рук не Войекова, а прежней администрации, но гвардеец в такие тонкости не вникал...
В марте 1711 г. Петр сделал доносительство официальной государственной службой. Было создано особое ведомство из чиновников-доносчиков, названных фискалами, состоявшее из пятисот человек, а во главе их стоял обер-фискал, в чью задачу входило выведывать случаи злоупотребления и доносить на виновных Сенату, невзирая на чины и звания. Доносительство стало профессией - даже большевики этого повторять не стали, держа своихмногочисленных стукачей за штатом...
Объективности ради нужно упомянуть, что порой фискалы и в самом деле приносили пользу, вскрывая злоупотребления провинциальной администрации. Однако все их благие дела были каплей в море произвола. Сама организация этого ведомства создавала широчайшее поле для злоупотреблений - в случае правильности доноса половина штрафа шла в пользу фискала, в случае же, если донос оказывался ложным, предписывалось фискалу в вину того не ставить.
Даже в официальных документах на высочайшее имя встречались предложения типа Фискалов всех следует повесить ни одной рейке. Дошло до того, что митрополит Стефан Яворский выступил в Москве с обличительной проповедью против фискалов, справедливо заметив, что они поставлены вне закона, тогда как прочие отданы им на милость. Какой же то закон, например, поставить надзирателя над судом и дать ему волю, кого хочет, обличить, поклеп сложить на ближнего... Петр на это никак не отреагировал (а ведь мог бы митрополита и посадить, ноне сделал этого, благородная душа...). Правда, чуть погодя царь издал указ об ответственности фискалов за ложные доносы, но в указе особо оговаривалось: если ложность доноса явилась следствием ошибки, фискал освобождается от ответственности, ибо невозможно фискалу во всем ведать аккуратно. Однако и в случае доказанного злого умысла, побудившего к ложному доносу, фискал подвергался лишь... легкому штрафу, чтобы впредь лучше осмотрясь доносил. Петр считал, что лучше недоношением ошибиться, чем молчанием...
Обер-фискал Алексей Нестеров прославился тем, что отдал под суд даже собственного сына. Однако через несколько лет появился указ, из которого русский люд узнал, что Нестеров 1. Будучи обер-фискалом, не только за другими противных дел (нарушений закона - А.Б.) не смотрел, но и сам из взятков и по дружбе многое в делах упущение делал; 2. В провинциальные и городовые фискалы многих определял недостойных, и то за деньги, лошадьми, запасами и разными другими вещами с них брал; 3. От разныхчинов людей за просьбу и предстательство к судьям и за произведение к делам брал многие посулы деньгами и другими вещами.
Нестерова колесовали. Его преемник Михаила Желябужский, уличенный в подделке духовных завещаний, был бит кнутом и сослан на каторгу. В общем, как говаривали древние римляне: Кто охранит охранителей? ИлиQuae mala sunt inchoata in principio vix bono perguntur exitli.*
* Вещи, которые в принципе дурны в начале, редко завершаются добром в конце (латинск.).
Сохранился рассказ о том, как однажды Петр велел обер-прокурору Ягужинскому написать указ о ворах: если выраженная в деньгах стоимость украденного достаточна для покупки веревки, надлежит ее купить и вора на ней повесить. Ягужинский (сам мастак по части казнокрадства и взяток) ответил, что в случае принятия такого указа Петру грозит опасность остаться вовсе без подданных. Если это и анекдот, то основанный на суровой реальности петровской эпохи, когда Меншиков, к примеру, ухитрялся присваивать не просто имения, а целые город а...
Много написано о чудовищном расцвете бюрократии при Петре. Что характерно, причиной этому были не русские нравы (хотя и до Петра волокиты в делах хватало), а опять-таки механически позаимствованные на Западе модные идейки.
Полузабытый ныне публицист Е. Гайдар в простодушии своем полагал: стоит только ввести рынок и отменить всякое государственное регулирование, как все наладится само собой, и потекут молочные реки в кисельных берегах. Петр, духовный отец всех российских интеллигентов, попросту увлекся диаметрально противоположными, новыми в ту пору теориями регулярности государственного строя, созданными Гроцием, Пуфендорфоми Вольфом. Считалось, что стоит лишь ввести хорошие правительственные учреждения, как на земле наступит рай земной. Знаменитый философ Лейбниц в переписке с Петром выразил эти тезисы, ясно: Опыт достаточно показал, что государство можно привести в цветущее состояние только посредством учреждения хороших коллегий, ибо как в часах одно колесо приводит в движение другое, так и в великой государственной машине одна коллегия должна приводить в движение другую, и если все устроено с точною соразмерностью и гармонией, то стрелка жизни будет показывать стране счастливые часы.
Петр был большим любителем всяческой механики... Идеи Лейбница дополнял Вольф, поучавший, что государство должно руководить абсолютно всем: Правительство должно иметь право и обязанность принуждать каждого к работе, установлять заработную плату и цену товаров, заботиться об устройстве хороших улиц, прочных и красивых зданий, услаждать зрение обывателей радующими глаз картинами, а уши - музыкою, пением птиц и журчанием воды, содействовать общественному развлечению театральными представлениями и другими зрелищами, поощрять поэзию, стараться о школьном воспитании детей, наблюдать за тем, чтобы взрослые подданные прилежали добродетели и благочестию. Подданные же, по Вольфу, должны с готовностью и охотно делать то, что власть НАХОДИТ НУЖНЫМ для общего благополучия.
Петра это так восхитило, что он стал настойчиво звать Вольфа в Россию осуществлять идеи на практике, предлагал даже пост президента создаваемой Академии наук. Однако хитрый немец, должно быть, прекрасно понимал, как велика разница меж теоретическими умствованиями и повседневной практикой - и в Россию не поехал...
Однако Петр с обычной своей энергией принялся все и вся регламентировать...
Предписывалось ткать холсты только определенной ширины*, под страхом каторги запрещалось выделывать кожу для обуви дегтем, употребляя для этого ворвань, жать было приказано не серпами, а малыми косами с граблями, уничтожить окошки для выливания воды в бортах судов, заменив их помпами; жителям Петербурга запретили пользоваться гребными лодками и предписали обзавестись парусными (причемдо мельчайших подробностей указывалось, как их красить и чинить). Печи предписывалось ставить не на полу, а на фундаментах, потолки непременно обмазывать глиной, крыши крыть не досками, а черепицей, дерном или дранкой, могилы для умерших устраивать по единому утвержденному образцу, живым обязательно ходить в церковь по праздникам и воскресеньям, а священникам - во время литургии упражняться в богомыслии.
* Этот указ практически погубил производство холста в Архангельске: В прежнее время у города большой торг был, много тысяч крестьян кормилось, а когда указ состоялся, то крестьянству прибыла немалая тягость, а в казну убыток, потому что у иных в избах и места столько нет, где широкий стан поставить. Разорились от этого все крестьяне северные.
Во всех случаях издавались пространные царские указы, где сам Петр расписывал от сих и до сих - так что указы, по сути, превращались еще и в длиннейшие поучения, как было с повелением Петра запретить жителям невской столицы ездить на невзнузданных лошадях и выпускать со дворов без пастухов коров, коз, свиней и других животных. Государь император самолично занимался вопросами, которые должен решать какой-нибудь полицмейстер... Подозреваю, подобные указы и были спародированы Салтыковым-Щедриным в Истории города Глупова, когда один из тамошних градоначальников издает указ О правильном печении пирогов. Чертовски похоже на Петра...
Между прочим, лечиться тоже следовало по указу. Попив минеральной водички с олонецких источников, Петр нашел ее отменной - и велел подданным в приказном порядке ездить для поправления недугов на олонецкие воды. Когда многим водичка не помогла и не получившие исцеления стали роптать, Петр срочно издал очередной указ, в котором объяснялось, что отдельные неуспехи в лечении водами вызваны... несоблюдением пациентами высочайше утвержденных правил лечения.
Воеводы на местах, засыпанные грудой указов, потихоньку, надо полагать, приходили в состояние полного отупения. В частности, воеводам предписывалось заботиться о сиротских домах, академиях и школах, а также госпиталях. Однако, кроме Петербурга и пары-тройки больших городов, госпиталей нигде не было - как не было нигде сиротских домов, кроме Петербурга. Академии имелись только в Москве и Киеве...
История сохранила память о самоотверженной деятельности вятского воеводы Чаадаева, который попытался добросовестно выполнить очередной указ и основать хотя бы школу. Нашел даже учителей и комнату, остановка была за малым - полным отсутствием учеников. Воевода применил типичные для той эпохи методы - разослал по уезду солдат, те наловили достаточное количество подходящих по возрасту подростков. Естественно, при первом же удобном случае ученики разбежались. Воевода махнул рукой на сие просветительское предприятие и не только не завел академии, но и школ больше не открывал (должно быть, прекрасно понимал, что в Вятском уезде кадров для академии и с драгунами не разыщешь).
Столь мелочная регламентация привела к тому, что чиновники на местах вообще перестали проявлять инициативу, в любой мелочи требуя инструкций Петра. Соликамский воевода доносил сенату, что местная тюрьма пришла в жалкое состояние: тюремный острог и избы весьма прогнили и стоят на подпорах, так что арестанты того и гляди разбегутся - и просил царского именного разрешения на ремонт. Однако его перещеголял московский губернатор, который не осмелился без царского указа... починить снесенную паводком деревянную мостовую...
Начитавшись Лейбница, Петр учредил коллегии - нечто вроде министерств. Увы, механизм работал вовсе не так, как Лейбницу представлялось в Европах... С.М. Соловьев пишет: Колеса в новых машинах не пошли хорошо; вместо того, чтобы приводить друг друга в движение, они иногда зацеплялись друг за друга и мешалиобщему движению.
Характернейший пример - случай с финансовой коллегией. Ее нормальная работа зависела от своевременной присылки из губерний отчетности. Распоряжение об этом было сделано в 1718 г. - губернии никак не отреагировали и не единой бумажки не прислали. В 1719 г. им вновь напомнили о необходимости сдать отчеты - и вновь молчание.
По губерниям помчались гвардейцы с приказом сковать за ноги и на шею положить цепь, и в приказе держать, покамест не изготовят все нужные ведомости. Не помогло. Гвардейцы дружно доносили, что одни губернаторы и воеводы еще не кончили составлять отчетность, а другие ничего и не учинили. В Азовской губернии подпоручик Селиванов попробовал было посадить под арест волокитящих чиновников, но они силою вырвались из-подкараула и разбежались... Шел 1721 г., а с мест не поступило ни единого отчета, в центре представления не имели о доходах и расходах провинции.
Чтобы навести порядок, Петр пошел по избитому пути, блестяще высмеянному Паркинсоном, - раздул штаты. В довесок к коллегиям были учреждены министерские консилин. И началось...
Коллегии были подчинены сенату, но начальники трех важнейших - военной, морской и иностранной - сами были членами как сената, так и министерских консилий. А потому сносились с царем, минуя сенат. По определению П.Н. Милюкова, между тремя инстанциями центрального управления - консилией министров, сенатом и коллегиями - не существовало правильного иерархического отношения: власть учредительная, законодательная и исполнительная беспорядочным образом мешались в каждой из них.
Петр, по сохранившимся сведениям, стал разрабатывать проект новой бюрократической конторы, которая исправит положение, но умер, не успев родить очередного монстра...
Положение усугублялось еще и дефицитом на местах мало-мальски подготовленных людей. Дошло до того, что провинциальное начальство силком отнимало друг у друга грамотеев. Известна анекдотичная (но рядовая) история о том, как камерир Калужской провинции* послал людей и форменным образом взял в плен подьячего с писцом, служивших в воеводской канцелярии. Воевода стал слезно просить, чтобы камерир хоть писца-то вернул, но тот встретил воеводского посланца с неподобною бранью, кричал на него и грозил, что ежели кто писца возьмет, того он, камерир, шпагою насквозь просадит. Воевода, оставшись без грамотеев вовсе, не сдался и отрядил к камериру военную силу - оказавшихся под рукой капитана Тюнина и рейтарского сына Анненкова. Однако бравый финансист отбил и эту атаку. Капитан Тюнин жаловался воеводе: Оный камерир говорил мне, чтобы я впредь за этим подьячим не ходил, а ежели опять приду, то обесчещен буду; Анненкову же говорил: ежели ты для взятья оного подьячего опять придешь, то я тебя буду бить батожьем по спине и по брюху, да еще возьму дубину и руки-ноги тебе переломаю.
* Камерир - начальник финансового управления провинции; подчинялся не местному воеводе, а столице, что усугубляло неразбериху в делах. Местные власти вдобавок ко всему, как уже говорилось выше, подчинялись разным центральным ведомствам, а потому архивы полны документами, живописующими, как воевода обругал в присутствии площадными словами камерира, камерир дерзнул бесчестить побоями воеводу, воевода и камерир били смертным боем земского комиссара. Впрочем, мода расходилась из столицы - в сенате подканцлер Шафиров бранил вором обер-прокурора Скорнякова-Писарева.
В Муромской провинции местный священник отважился подписать свидетельство, что избитый земским комиссаром крестьянин умер не своей смертью, а от побоев. Комиссар нагрянул к попу во двор с командой, обнаружил, что тот не платил три года налог на баню, - и неделю держал под арестом. Освободился бедный попище лишь после того, как пообещал в виде взятки стог сена. Комиссар его, однако, засадил вновь - в свинарник, полураздев, и морил студеной смертью трое суток. Выбив неуплаченные налоги, выпустил, но расписки не дал - мало того, средь бела дня унес со двора у попа трех породистых гусей. Легко догадаться, как обращались с простым народом, если этакие измывательства над лицами духовными сходили с рук...
При этом нужно добавить, что задержки зарплаты петровского времени способны были ужаснуть даже нынешних отощавших врачей с учителями... Архангельские приказные люди жаловались в 1720 г., что им еще не выдано жалованье за... 1717! Доходило до того, что крестьяне сами, видя жалкое положение чиновников, приносили им кто пшенички, кто копеечку. Когда фискалы сцапали подьячего одной из губерний за взятку, на защиту бедолаги встали крестьяне и простодушно объяснили, что они своим желанием дали тому денег, а то бы с голоду помер...
Даже столь важная персона, как обер-секретарь сената Щукин, бил челом Петру: не получая содержания, изжив свое малое именьице, пришел в крайнюю нищету и мизер. Вдобавок, за два с лишним столетия до сталинских займов, всех поголовно чиновников обязывали отдавать часть жалованья на нужды государства.
В 1726 г. Екатерина I, понимая, что на выплату жалованья государственным служащим в казне нет денег, вынуждена была... узаконить взятки. Жалованье отныне выплачивали только президентам коллегий, а приказным людям не давать, а довольствоваться им от дела по прежнему обыкновению от челобитчиков, кто что даст по своей воле, понеже и напередтого им жалованья не бывало, а пропитание и без жалованья имели.
О деятельности судебных учреждений при Петре не хватает духу рассказывать подробно. Опишу лишь одно-единственное (в общем, рядовое для того времени) дело.
В 1703 г. крестьяне Новодевичьего монастыря убили крепостного - человека соседнего, кашинского, помещика Кисловского. Возбудили дело. Посланного для ареста и розыска солдата крестьяне встретили всей волостью с дубьем, и служивый ретировался, прихватив попавшегося под руку мужичка Ивана Дворникова. В губернской канцелярии Дворникова немного подержали и по недостатку улик выпустили, благо сам истец в то время как раз поступал на военную службу и в суд не ходил.
Прошло семнадцать лет. Кисловский, дослужившись до поручика и получив отпуск, вернулся в имение - и вновь возбудил дело против Дворникова. Дворникова опять посадили - и он провел в ожидании рассмотрения дела два года за решеткой. Впрочем, сидел он своеобразно - поскольку денег на его содержание не отпускалось, сторожа каждое утро в течение этих двух лет отпускали своего узника в город - собирать милостыню или подрабатывать по мелочам. За решеткой бедолага только ночевал.
На третий год какой-то шутник сдуру наплел Дворникову, что того собираются отправить в Преображенский приказ (заведение, дублировавшее жуткую Тайную канцелярию). Дворников с перепугу сбежал, приписался к Новодевичьему монастырю, где его и застала первая петровская ревизия - перепись податного населения. Кисловский, узнав, где обретается ответчик, послал бумагу в монастырь (по тогдашним правилам монастырского крестьянина нельзя было так просто взять с монастырских земель, если дело было чисто уголовным). Монахи посадили Дворникова под замок, через неделю пришли к выводу, что дело подсудноне им, а светскому суду.
Дворникова под конвоем отправили в кашинскую судных и розыскных дел канцелярию. Пока конвой добирался туда с арестантом, канцелярию ликвидировали очередным высочайшим указом.
Вернули в монастырь. Потом повели к земскому комиссару, но тот заявил, что преступление совершено не на его территории. После долгой переписки Дворникова отвезли в Углич, на допросе, как водится, стали пытать, отчего он умер в ноябре 1723-го. Кисловский, однако, продолжал дело против монастыря, требуя с того, как с хозяина Дворникова, денежного вознаграждения за случившееся двадцать пять лет назад убийство его крепостного (к которому, очень может быть, Дворников был и непричастен). Только через двадцать семь лет, в 1730 г., Кисловский, ставший к тому времени майором, получил бумагу, что дело решено в его пользу, но получил ли он свои денежки, неизвестно...
С одной стороны, судьи, как и прочие чиновники, были до предела запуганы потоком указов и атмосферой всеобщего страха. Историк областных реформ Петра М.Н. Богословский пишет: Возможно ли правосудие там, где суд лишен твердости и уверенности в своих действиях? Где каждый состоявшийся приговор может быть тотчас же изменен, где сам судья произносит приговор неуверенным голосом? Судья того времени действовал с той же нетвердостью, с какой действует человек, которому никто не верит. Ему не верило общество, которое он судил: оно не видело правды в его приговорах и искало ее выше; ему не верила власть, которая его поставила: она боялась, хватит ли у судьи сил справиться с доверенным ему делом. Кончалось тем, что менее всего судья стал верить в самого себя, и вот почему он, опасаясь всяких апелляций и ревизий, предпочитал, принимая челобитную, не давать ей никакого дальнейшего движения. Посмотрите любую вязку дел, оставшихся от судебных учреждений Петра: значительно большая часть судебных дел, в ней находящихся, не окончена, и на многих из них вы видите надпись, сделанную уже в царствование Екатерины II: передать в архив к вечному забвению.
С другой же, судьи вносили свою лепту в царившее повсеместно противостояние всех и всяческих властей. Подробно об этом рассказывает опять-таки Богословский. Читая, не знаешь, смеяться или плакать - право же, нынешние неурядицы кажутся детскими играми...
В Переяславле-Залесском воевода по прибытии к месту службы нового судьи пригласил его принести положенную присягу, а судья обиделся на это и велел ответить, что он к присяге не пойдет, потому что не признает за воеводой никакого права приводить к присяге его, судью. Владимирский воевода доносил на владимирского судью, что он в делах чинит волокиту и продолжение, а его, воеводу, не слушает и впредь слушать не хочет, не только не сообщает воеводе ничего о ходе судебных дел, но и отказывается сообщить ему инструкцию (т.е. очередные рассылаемые на места правительственные указы - А.Б.) Владимирский судья, в свою очередь, жаловался на вмешательство воеводы в судебные дела. Архангельский судья, как только прибыл на место службы, начал перебранку с вице-губернатором и грозил ему, что будет сидеть на его месте. Великолуцкий воевода отказался дать помещение судье, отобрал у него команду драгун, назначенную для ловли разбойников, сам разбирал судебные дела, а челобитчиков, которые обращались не к нему, а к судье, устращивал. Новгородский воевода Поссорился с судьей, и воевода отказался отвести помещение для суда и тюрьмы, за теснотой помещения пришлось остановить судопроизводство, и многие колодники, как донес суд, помиралиот духоты. Когда юстиц-коллегия прислала воеводе указ дать суду помещение, воевода медлил исполнить это, и только спустя порядочное время известил судью, что он может со своими асессорами перебраться на старый воеводский двор. Судья утром на другой день пришел на службу по новому адресу, но у ворот ему преградил дорогу часовой с ружьем, который объявил судье, что воевода не велел судье иметь канцелярию на этом дворе. Воевода не только не давал суду помещения, он еще строго запретил ратуше посылать в суд какие-либо справки и преследовал тех из обывателей, что обращались в суд; у посадского Щеколдина (свободного человека! - А.Б.) схватили жену и по распоряжению воеводы посадили в тюрьму за то, что посадский жаловался в суд. А посадского Попова жестоко избил тростью по голове камерир за такое же преступление. Угличский воевода отвел судье такое помещение, что тот только руками развел: Только изба одна, и та вся гнила, и кровля развалилась, и течь от дождя великая, и в окошках рам нет, подьячих же воевода прислал таких, что судья не знал, как от них избавиться, потому что они были всегда беспросыпно пьяны и никаких дел делать не могли. И так было всюду. Всюду, по словам одного указа юстиц-коллегии, местные власти, забыв веление генерального регламента быть всем властям меж собой в единении и чинить друг другу вспоможение, с яростью и презрением тщатся уничтожить одна сделанное другой.
На стенах присутственных мест в это время висел повсюду указ Петра, повелевавший судьям защищать бедных людей, вдов и сирот безгласных и беспомощных, которым сам его царское величество всемилосердным защитителем есть и взыскателем обид их напрасных... Помимо всего прочего, Петр еще и создатель системы государственного лицемерия, когда декларировалось одно, а делалось другое. Предшественники Петра, не свободные от жестокости и взяточничества, все же не жили двойной моралью - у них на стенах не висело всевозможных утопически-лицемерных казенных бумаг, полностью противоречащих тому, что в данном помещении творилось.
Знаменитый крестьянский мыслитель Посошков, живший во времена Петра, оставил интереснейшие записки. О суде он, в частности, сообщает, что состояние суда в России зазорно: не только у иностранцев-христиан, но и у басурман суд чинят праведно, а у нас вера святая, благочестивая и на всем свете славная, а судебная расправа никуда не годная; какие его императорского величества указы ни состоятся, все ни во что обращаются, и всяк по своему обычаю делает...
Юстиц-коллегия, тогдашнее министерство юстиции, плакалась сенату, что подчиненные ей суды даже не платят наложенных на них за волокиту коллегией штрафов. И в полном соответствии с повседневной практикой просила послать по судам расторопных гвардейцев, дабы понуждали судей скорее делать дело.
Неудивительно, что и с самим министерством юстиции обращались порой вовсе уж пренебрежительно. Однажды рядовой фискал по фамилии Косой, на что-то рассердившись, с изменившимся лицом и с криком великим приблизился к президентскому (т.е. министра юстиции! - А.Б.) столу и, ударяя в стол рукой, говорил, что онде не послушен будет никакому суду до прибытия его царского величества.
В другой раз секретарь губернской канцелярии (то есть чин, согласно табели о рангах приравненный к поручику - А.Б.) узнал, что некий посадский пошел в юстицколлегию, чтобы принести жалобу на действия этой самой канцелярии. Недолго думая, секретарь послал драгун, и те с матами да рукоприкладством уволокли жалобщика из приемной министерства юстиции, сорвав заседание коллегии...
Что уж тогда удивляться общепринятой практике, когда посыльных из суда в деревнях встречали с дубьем, с цепами и кольями заостренными и шестами железными. Даже незнатные юнцы-недоросли, поддавшись общему настроению, нахальничали сверх меры. Когда к школьнику математической школы навигацких наук Зиновьеву явился подьячий с солдатами, чтобы отвести его в суд для дачи свидетельских показаний (брат школяра, драгун, обвинялся в разбое и грабеже), юный навигатор схватил полено и, умело им действуя, вышвырнул пришедших во двор. В суд его доставили, лишь вытребовав военное подкрепление...
И, наконец, именно Петр выдвинул тезис, что признание - царица доказательств... Нет нужды подробно рассказывать, с какой готовностью ухватились за этот тезис через двести лет товарищи чекисты и в каких масштабах его применяли...
Наконец, никак нельзя обойти вниманием петровские законы о единонаследии и о порядке престолонаследования.
Закон о единонаследии, механически выдернутый из западноевропейского законодательства, заключался в следующем: помещик, имевший несколько сыновей, мог отныне завещать все свое недвижимое имущество кому-то одному (не обязательно старшему, по своему выбору). Если он умирал без завещания, вся недвижимость переходила к старшему сыну. Впрочем, касалось это не только помещиков, но и всех подданных, какого чина и достоинства оные ни есть. Намерения, а первый взгляд, были самые благие: во-первых, не дробить имущество до бесконечности, вовторых, заставить обделенных поступать на службу, идти в торговлю, в частное предпринимательство, в искусство.
Однако, как с роковым постоянством случалось со всеми петровскими новшествами, красиво выглядевшие на бумаге идеи при практическом претворении их в жизнь превратились в источник неразберихи, вражды, сломали многие судьбы. Вполне естественно, помещики, внезапно оказавшиеся перед необходимостью делить своих детей на богатых и нищих, всеми способами старались обойти закон: продавали часть деревень, чтобы оставить деньги обделенным, с помощью клятвы на иконе обязывали единонаследника выплатить остальным их долю деньгами - что полностью подрывало идею недробления. В докладе, поданном в 1730 г. Сенатом императрице Анне Иоанновне. указывалось, чтоэтот закон вызывает среди членов дворянских семей ненависти и ссоры и продолжительные тяжбы с великим для обеих сторон убытком и разорением, и небезызвестно есть, что не токмо некоторые родные братья и ближние родственники враждуют между собою, но и отцов дети побивают до смерти. Стремясь обеспечить младших, отцы распродают движимый инвентарь в их пользу, оставляя иногда наследнику деревни и хозяйства без лошадей, скота, орудий и семян, отчего как наследники, так и кадеты (обделенные - А.Б.) вразорение приходят. Сенаторы докладывали: Пункты об единонаследии, как необыкновенные сему государству, приводят к превеликим затруднениям в делах.
Более того, все продекларированные благие намерения насчет свободы определяться в ремесла, торговлю и искусства так и остались на бумаге. Хотя и определено по тем пунктам, дабы те, которые деревням не наследники, искали бы себе хлеба службой, учением, торгами и прочим, но того самим действием не исполняется, ибо все шляхетские дети, как наследники, так и кадеты, берутся в одну службу сухопутную и морскую в нижние чины, что кадеты за двойное несчастье себе почитают, ибо и отеческого лишились, и в продолжительной солдатской или матросской службе бывают, и так в отчаяние приходят, что уже все свои шляхетские поступки теряют.
Одним из немногих толковых поступков императрицы Анны как раз и стала отмена в том же году пунктов о единонаследии. Еще более страшную роль в русской истории сыграл Закон о престолонаследии. Петр сочинил его после убийства родного сына, царевича Алексея. Нам усердно вдалбливали в голову, что Алексей хотел вернуть страну на застойный путь. Однако сейчас об этом деле известно достаточно, чтобы говорить со всей уверенностью: Алексей (европейской образованностью, кстати, неизмеримо превосходивший нахватавшегося вершков папашу) всего-навсего намеревался вернуться на допетровский путь развития - никоим образом не отрицавший реформ, но избавленный от всех пороков петровских деяний. Путь постепенной, разумной эволюции, исключавшей идиотскую ломку и шараханья в крайности... Но поскольку Петр признавал единственно правильным путем только свой, с сыном он расправился беспощадно, между делом нарушив данное ему честное слово (когда посланные за Алексеем за границу объявили ему, что в случае возвращения царственный отец клянется своей честью не преследовать более сына).
В феврале 1722 г. Петр объявил указом, что отныне всякий будущий российский самодержец волен сам назначать себе преемника, отменив закон о старшинстве.
Новый закон еще при жизни Петра встретил глухой ропот и неприятие в народе (разумеется, с недовольными боролись кнутом и топором). А после смерти Петра, как писал историк начала века Князьков, отсутствие мужкого потомства и наличие среди женского потомства двух линий наследниц -дочерей царя Ивана и царя Петра - сделало, при отсутствии узаконенного и всем объявленного порядка престолонаследия, то, что русский престол в течение всего XVIII века был игралищем судьбы, причем решающую роль в праве претендентов на престол играла гвардия, руководившаяся своими симпатиями и антипатиями к отдельным лицам [Князьков С. Очерки из истории Петра Великого и его времени. Пушкино: Культура, 1990].
Следует поправить: не только в течение XVIII в. После смерти Петрагвардия ровно сто лет устраивала либо пыталась устраивать перевороты. Павел I в 1797 г. отменил Законе престолонаследии, но сам стал жертвой убийцгвардейцев. Гвардия попыталась ив 1825 г. по заведенному порядку вмешаться в судьбу трона, но Николай I пушечным огнем вымел остатки дворянской махновщины...
Нужно сразу оговориться, что никакой культуры Петр I из Европы и не пытался заимствовать. Нововведения в этой области шли по двум направлениям: либо чисто механическое заимствование внешних примет цивилизации (бритье бород, одежда, курение табака), либо обучение предметам, необходимым для решения чисто функциональных задач: военной, технической пользы для государства. Упоминавшийся Вебер, которого русские историки прямо называют одним из умнейших наблюдателей русской жизни петровских времен, не зря отмечал в своих записках, что большая часть получивших образование за границей петровских дворян показывали только несносное чванство, потому что усвоили внешний лоск, душевные же их способности остались невозделанными, живут так, как жили в старину.
Иначе и быть не могло. Душевные способности Петра не интересовали нисколько. Эйдельман нашел меткое определение: он писал, что Петр направил всю свою деятельность на то, чтобы воспитать подданного с деловой сметкой свободного человека и психологией раба. То есть поставил перед собой совершенно нереальную задачу...
Учеба и образование были организованы по глубоко порочному принципу: перефразируя слова Наполеона I, ввязаться в драку, а там видно будет. Другими словами, бросить в воду несколько десятков совершенно не умеющих плавать людей - а вдруг среди них найдется один, кто не утонет и сможет потом брать призы в соревнованиях по плаванью?
Даже в султанской Турции за двести лет до Петра, забирая мальчиков из христианских семей, обязательно в каждом конкретном случае проводили то, что можно назвать собеседованием или выяснением склонностей. Тех, кто подходил для военной службы, отправляли в янычары. Те, кто имел задатки для гражданской службы, - попадали в своеобразные вузы, из которых впоследствии вышло немало знаменитых оттоманских дипломатов и администраторов. Многим своим достижениям в XVI-XVII веках Турция обязана как раз этой системе (лишь потом, когда вошли в силу кумовство и наследственные привилегии тех же янычар, Оттоманская Порта стала клониться к закату).
О том, как проходил отбор при Петре, самое лучшее представление дают воспоминания одного из посланных учиться за границу - В.В. Головина.
В мае 1712 г. все малолетние дворяне были вызваны в Петербург. Был нам всем смотр, а смотрел сам его царское величество и изволил определить нас по разбору на трое: первые, которые летами постарше - в службу в солдаты, середние - за море, в Голландию, для морской навигационной науки, а самых малолетних - в город Ревель, в науку.
Сотоварищ Головина по несчастью, князь Михаиле Голицын не мог стать навигатором по той простой причине, что страдал морской болезнью, но это, понятно, во внимание не принималось...
Обучение тех, кого послали в Испанию, выглядело так: ученики, не знавшие ни единого слова по-испански, часами слушали ученого преподавателя, на своем родном языке объяснявшего непонятную юнцам премудрость.
Так же обстояло и с посланными в другие страны. О том, что, прежде чем послать учиться, следует обучить языку, на котором предстоит учиться, как-то не задумывались. Нахватается вершков один из сотни - уже хорошо.
При этом ученикам годами не высылали денег на содержание. Легко понять, что они разбегались кто куда, от тоски пили и куролесили. В Тулоне гардемарин Сунбулов так разошелся, что ненароком пристрелил из пищали местного жителя. Другие ученики, в той же Франции, так страдали от безденежья, что решили запродаться в холопы, в простоте душевной не ведая, что во Франции такая практика отсутствует. Еще один, сбежав из Венеции, постригся на родине в монахи - не помогло, извлекли из монастыря и силком отправили обратно в Венецию...
В самой России обстояло примерно так же. В школы загоняли силком, не озабочиваясь хотя бы поверхностным выяснением желаний и способностей. И держали впроголодь. Ученики знаменитой Навигацкой школы в 1711 году разбежались, чтобы не помереть голодной смертью. Три года спустя из той же школы доносили наверх, что ученики, пять месяцев не получая денег, не только проели кафтаны, но и босиком ходят, прося милостыню у окон. Чиновник адмиралтейской конторы так и написал генераладмиралу Апраксину: Ежели школе быть, то потребны на содержание ее деньги, а буде деньги даваться не будут, то истинно лучше распустить, понеже от нищенства и глада являются от школяров многие плутости. В тех случаях, когда деньги все же платили, из них тут же начинали вычитать на покупку учебных пособий и починку школы - что вряд ли способствовало улучшению быта и искоренению плутостей... Однако за побег из школы навигатору грозила смертная казнь, а родителям, встревоженным условиями, в которые попало их чадо, и рискнувшим бы подать прошение об отчислении его из школы - каторжные работы... Ну, а порка плетьми и штрафы за любую провинность были в Навигацкой школе делом вовсе уж житейским. То же самое творилось и в Морской академии. Сорок два гвардейца не ходили на учение затем, что стали наги и босы. В 1724 г. сам Петр, приехавший на занятия, обнаружил, что иные гвардейцы одеты буквальным образом в отрепья. Выяснилось, что 85 учеников уже пять месяцев не посещают занятий за босотою и неимением дневного пропитания, а многие ушли побираться...
Вполне естественно, что молодежь, наслушавшись о таких порядках, уклонялась от ежегодных смотров, как могла. У прогульщиков отбирали имения, били батогами, ссылали в Азов, даже объявляли вне закона - не помогало. Вряд ли дело тут в неприятии новшеств. Образование, насильно навязанное, мало чем отличавшееся от каторги, не учитывавшее вкусов, желаний и способностей, вызывало такое отвращение, что тысячи людей рисковали попасть в ссылку и подвергнуться конфискации имущества,лишь бы только не угодить в учение...
И.Т. Посошков оставил воспоминания об одном, вовсе уж курьезнейшем примере: В Устрицком стану есть дворянин Федор Мокеев сын Пустошкин, уже состарился, а на службе никакой и одной ногой не бывал; и какие посылки жестокие за ним ни бывали, никто взять его не мог: одних дарами ублаготворит, а ежели кого дарами угобзить не может, то притворит себе тяжкую болезнь или возложит на себя юродство и в озеро по бороду опустится. И за таким его пронырством иные его и с дороги отпускали; а домой приехав, как лев рыкает. И никакой службы великому государю, кроме озорства, не показал, и все его боятся. Детей у него четыре сына вырощены, младшему уже 17, и никто их в службу выслать не мог...
Можно, конечно, заклеймить этого Пустошкина как врага прогресса...
Однако... Положа руку на сердце - кто из молодых читателей этой книги согласился бы, чтобы его, не спросив желания и не испытав способностей, загнали за тридевять земель слушать лекции на непонятном языке? Причем вынуждая добывать средства на жизнь нищенством? Кто отдал бы своего ребенка в заведение вроде Навигацкой школы добром?
Кстати, первая художественная зарубежная книга была переведена на русский только в 1760 г. - французский куртуазный роман аббата Талемана Езда на остров любви. До того переводились лишь учебники артиллерийского дела и руководства по управлению парусами.
Культурой и не пахло...
Спустя десятилетия после смерти Петра образование, якобы поднятое царем-реформатором на недосягаемую по сравнению с застойной Русью высоту, оставалось в самом жалком состоянии. А это наглядно свидетельствует, что и в этой области Петр ограничился скорее видимостью реформ...
Слово писателю прошлого столетия: По мысли Петра Великого и его последователей, первые учрежденные в России высшие учебные заведения, имевшие целью произвести людей, способных к наукам, должны были послужить рассадником просвещения и дать контингент учителей и воспитателей для вновь образуемых школ и вообще для образования шляхетского юношества.
Но в какой степени они оправдывали это назначение и в каком размере производили людей, действительно способных к наукам и к. преподаванию, можно судить, например, по состоянию наилучше обставленных к тому времени академических учебных заведений.
В отчете академии наук за 1759-й год о подведомственных ей университете и гимназии находим официальное известие, что как между студентами, так и гимназистами находится почти половина отчасти пьяниц, забияк, ленивых, непонятливых и в учении никакого успеха себе не оказавших, которые признавали учение себе крайним принуждениям и тягостию. Ввиду этого академия сознавалась, что состояние ее учебных заведений нимало не соответствует с высочайшим намерением Ея Императорского Величества и с ожидаемой от академии народною пользою.
Конечно, можно в очередной раз сослаться на то, что народ вновь попался какой-то неправильный, не такой, однако гораздо честнее будет посмотреть в корень: такие реформы именно таким бардаком и должны были закончиться. Петр всегда и во всем выглядел полнейшим антиподом Мидаса: все, к чему он прикасался, превращалось в дерьмо...
Еще до революции объективные историки, никоим образом не принадлежащие к атеистам, отмечали, что ко временам Петра русская православная церковь переживала тяжелый кризис. Это мнение, в свою очередь, было основано на свидетельствах современников событий, которые писали, что во всем видится слабо и неисправно, что единственная в Москве духовная школа пала так, что живущие в ней скорбят и всего лишаются, и учиться в ней невозможно, потолки и печи и иные строения обвалилися. Патриарх же весь ушел в свои личные дела, строит свои имения да отбывает пышные церковные церемонии. Верхушка духовенства сталапрактически недосягаемой для рядовых священников, как двери рая для изгнанных прародителей. Не то что простоватому сельскому попику, но и иному настоятелю большого монастыря с превеликими усилиями удавалось дойти даже не до патриарха - до патриаршегосекретаря-дьяка.
Архиерей в провинции заставлял водить себя под руки и шествовал не иначе, как под звон колоколов. Тех, кто являлся для поставления в священники, владыка держал на крыльце в любую погоду по несколько часов. Перевестись из одного прихода в другой можно было только за взятку. Встречались архиереи, во всеуслышание бранившие прямо в церкви простых священников, даже бившие их, сажавшие в цепи и в колодки (повторяю, я цитирую не антирелигиозные листки и брошюры, а работы православных историков царских времен).
Низшее духовенство, третируемое и угнетаемое, порой и не заслуживало деликатного обращения. В огромном большинстве своем оно не только не могло наизусть проповедовать догматы и законы Св. Писания, но и едва разумело грамоте. Многие проникали в священники благодаря взятке. Отцы Собора 1667 г. прямо констатировали, что в священники попадают сельские невежды, из коих иные и скота пасти не умели.
Доходило до того, что этакие отцы-пастыри, чтобы быстрее отвязаться от длинной церковной службы, читали молитвы... в шапку, принесенную родственником того, кто не мог или не хотел идти в церковь. Дома прогульщик надевал эту шапку на специально выбритую макушку - и считал, что отныне на него и без посещения храмаснизошла благодать. Попадались священники, служившие молебны под дубом, а потом раздававшие ветки и желуди, как освященные - конечно, не бесплатно.
Небрежное отношение к себе и своему сану отражалось даже в одежде. По словам современника, ...иной такой пресвитер возложит на ся одежду златотканую, а на ногах лапти во всякой грязи обваленные, а кафтан нижний весь гнусен. Еще в XVII в. жаловались на безместных попов, кучками сидевших у московских Спасских ворот и на Варварке: ...безчинства чинят всякие, меж себя бранятся и укоризны чинят скаредные и смехотворные, а иные меж себя играют и на кулачки бьются. В документах того времени частенько попадаются даже дела о священниках, которых прихожане били и увечили, не пуская в церковь - конечно, из-за образа жизни духовных наставников.
Опять-таки современники с нескрываемой горечью пишут, что в монастыри стали уходить отнюдь не в поисках душевного спасения. Ростовский епископ Георгий Дашков в письме царю с отчаянием сообщает, что чернецы его епархии спились и заворовались. Монахи за плату венчали браки (что им было по церковному уставу строжайше запрещено), давали деньги в рост. Отмечались случаи, когда муж, желая избавиться от жены, призывал в дом неведомого монаха, и тот насильно постригал женщину в инокини.
Дошло до того, что в Москве, в Успенском соборе, дьяконы из озорства бросали воском в служащих молебен священников. Митрополит ростовский, впоследствии канонизированный, Димитрий, с горечью писал: Окаянное наше время! И не знаю, кого прежде надобно винить, сеятелей или землю, священников или сердца человеческие, или тех и других вместе? Иереи небрегут, а люди заблуждаются, иереи не учат, а люди невежествуют, иереи слова Божьего не проповедуют, а люди не слушают и слушать не хотят. С обеих сторон худо: иереи глупы, а люди неразумны... О, окаянные иереи, не радящие о доме своем!
Св. Димитрий Ростовский подробно объяснял, что но имел в виду, обрушиваясь на окаянных иереев: Что тебя привело в чин священнический, то ли, дабы спасти себя и других? Вовсе нет, а чтобы прокормить жену, детей и домашних... Ты поискал Иисуса не для Иисуса, а для хлеба куса!
Короче говоря, церковное образование и просвещение народа остановилось, церковная благотворительность не существовала, духовенство в массе своей не стояло выше паствы, а паства опускалась до глубин невежества, грубости, безнравственности, равнодушия в вопросах веры, суеверного отношения к ним. Церковь, как носительница нравственных начал в жизни государства, переставала существовать, не в состоянии поддерживать себя и свое достоинство.
Причина лежала на поверхности, ее видели уже тогда: деятельность Никона, приведшая к расколу, ...из русского церковного общества петровских времен осталось при старых обрядах, следовательно, вне влияния господствующей церкви, очень большое сравнительно количество людей, и это были как раз те, которые по складу своего ума и натуры жили деятельной религиозной жизнью, любили мыслить и спорить на религиозные темы, посещали храмы, знали круг церковного пения и чтения и твердо держались за церковные обряды и обычаи, какими они хранились древнерусской церковью, не допуская самой возможности каких-либо перемен в них... в массе русских людей они были по-своему передовые люди, охранителиблагочестия, жившие живой религиозной мыслью. Этим людям нельзя было приказать с уверенностью в их повиновении верить так, а не этак, молиться вот так, а не иначе, как это можно было делать по отношению к безразлично-суеверной массе, утопавшей в полном невежестве и совершенно не подымавшейся до вопросов личного нравственного совершенствования во имя религиозных побуждений.
Увы, официальная церковь как раз и имела дело с этой безразлично-суеверной массой (которой, конечно же, гораздо легче управлять), а на старообрядцев, передовых людей и охранителей благочестия при Петре обрушились массовые репрессии, о которых я подробнее расскажу чуть позже.
В отношении к религии Петр по своему всегдашнему обыкновению, о чем бы ни зашла речь, страдал шизофренической раздвоенностью теории и практики, слов и дел. На словах он показывал себя ревнителем православия - но преспокойно принимал в Англии причастие по англиканскому образцу, а в Германии перед памятником Лютеру произнес хвалебную речь в честь сего великого пастыря. Когда случайно произошло какое-то промедление при пострижении в монахини царицы Евдокии, Петр так рассердился на патриарха Адриана, что тот, всерьез опасаясь за свою жизнь, свалил вину на архимандрита и четырех священников -все пятеро были тут же арестованы и отправлены в страшный Преображенский приказ. Когда во время стрелецких казней патриарх по стародавнему обычаю, побуждавшего его молиться за гонимых, возглавил двинувшийся в Преображенское крестный ход, Петр орал на главу православной церкви, как капрал на недотепуновобранца...
В то же время продолжал свои потехи всепьянейший собор. Тот самый, где были шутовские фигуры патриархов, кардиналов, епископов, архимандритов, попов и дьяконов - около 200 человек. Патриархом считался воспитатель Петра, ничтожный пьянчужка Зотов. Доходило до того, что священников (!) забавы ради заставляли по всем правилам венчать в церквах шута с вдовой или карлика с карлицей (помнится, кто-то негодовал на большевиков, впоследствии венчавших священников с кобылами? Корни таятся в петровских кощунственных забавах...). Публичное святотатство, когда при шутовском освящении храма бога Вакха во дворце Лефорта народ крестили табачными трубками, связанными в виде креста, ужаснуло даже чуждого православию иностранца, немцалютеранина Иоганна Корба...
Вот что пишет об этих забавах современный богослов протоиерей Лев Лебедев: Это то же двойничество. Петр и его приближенные - оборотни; в обычное время они те, кто они есть, в часы потех они как бы надевают маски... подобные потехи имеют демоническое происхождение. Это подражание бесам, любящим принимать на себя образы различных людей или животных... люди очень точно узнали и почувствовали ДУХ петровских нововведений, определив его как дух АНТИХРИСТОВ [Протоиерей Лев Лебедев. Москва патриаршая. М.: Вече, 1995.].
Нельзя не упомянуть о весьма примечательных слухах, круживших по Москве после смерти Франца Лефорта, умиравшего жутко, не по-христиански - он бранил и гнал от себя пастора, требовал музыки и вина, под развеселую музыку и испустил последний вздох... Говорили, что еще до смерти Лефорта, незадолго, ночью, когда Франц пропадал у очередной любовницы, его жена услышала страшный шум в спальне. Вошедшие слуги никого там не увидели. Однако шум продолжался, а на следующий день, ко всеобщему ужасу, все кресла, столы и скамейки, находившиеся в его спальне, были опрокинуты и разбросаны по полу, в продолжение же ночи слышались глубокие вздохи... Эти разговоры прилежно запечатлел тот же Иоганн Корб. Похоже, за Лефортом ночью приходили его хозяева... так к то же бесился в ближайшем окружении Петра?
Для поднятия всеобщего уровня нравственности и христианской морали Петр, как обычно, издал пространный указ. Всем предписывалось регулярно посещать церкви и исповедоваться - под угрозой крупного штрафа. Практически одновременно именным указом было введено нечто невиданное и неслыханное прежде на Руси: отныне священнику ПРЕДПИСЫВАЛОСЬ под страхом смертной казни немедленно доносить по начальству о тех, кто на исповеди признавался в злоумышлениях на жизнь государя и его семьи, прочих государственных преступлениях, причастности к бунту... Как это повлияло на отношение народа к духовным пастырям, догадаться легко- тем более, что на духовенство тем же указом была возложена обязанность совместно со светской администрацией, фискалами и сыщиками преследовать уклонявшихся от двойных податей раскольников...
В 1705 г. Петр провел генеральную чистку духовенства, взяв в солдаты и переведя в податное сословие множество дьячков, монастырских слуг, пономарей, поповичей, их детей и родственников. Запретили строить новые церкви и монастыри. Архиереи, принимая кафедру, должны были давать клятвенное обещание, что ни сами не будут, ни другим не допустят строить церквей свыше потребы прихожан (потреба, естественно, определялась самим Петром). Были установлены штаты священников и монастырских служителей, сверх которых строго запрещалось рукополагать священников и постригать монахов. Вообще Петр стремился превратить монастыри в нечто среднее меж богадельнями и мастерскими. В знаменитом Духовном регламенте Петра так и говорилось: Весьма монахам праздными быть да не допускают настоятели, избирая всегда дело некое. А добро бы в монастырях завести художества, например, дело столярное. Далее Петр... запретил монахам держать в кельях перья и чернила, писать что бы то ни было*. Отныне выходить за пределы монастыря монахи и монахини могли лишь на два-три часа, с письменным разрешением настоятеля, скрепленным его подписью и печатью...
* Очень быстро Петр творчески развил эту мысль, распространив ее на все население. Появился указ, предписавший выявлять и сдавать начальству всех тех, кто запершись пишет... Формулировалось это так: о донесении на тех, кто запершись пишет, кроме учителей церковных, и о наказании тем, кто знал, кто запершись пишет, и о том не донесли.
Блюститель патриаршего престола, митрополит Стефан Яворский, был отодвинут на задний план и буквально связан по рукам и ногам повседневной практикой петровских преобразований. Уже не митрополит решал, кому быть архимандритом того или иного монастыря, а царь - а то и приближенные, как это было с фельдмаршалом Апраксиным и боярином Мусиным-Пушкиным, лично занимавшимся назначением архиерея в Холмогоры. В ведение того же Мусина-Пушкина отошли патриаршая типография, сочинение, перевод и издание книг, даже исправления Библии.
Стефан, конечно, пытался протестовать - но с величайшей оглядкой. Практически после каждого смелого поступка вроде проповеди, где клеймились фискалы, Стефан тут же посылал Петру смиренное письмо, где просился на покой и подписывался верный подданный, недостойный богомолец, раб у подножия, смиренный Стефан, пастушок рязанский. Петра такое официально разрешенное диссидентство вполне устраивало - как двести с лишним лет спустя брежневские идеологи снисходительно разрешали евтушенкам, аксеновым и прочим Вознесенским изображать критиков системы и инакомыслящих...
Не дело мирянина - судить отцов церкви. Я и не пытаюсь - но, поскольку все познается в сравнении, стоит вспомнить других иерархов, которые и в более опасных обстоятельствах, прямо грозивших им смертью, находили в себе силы бороться - когда все, казалось бы, потеряно и любые усилия бесполезны.
Можно вспомнить о трех священниках - англичанине, русском и поляке, которые впоследствии были причислены к лику святых.
Архиепископ Кентерберийский Фома Бекет в XII в. открыто выступил против самодурства короля Генриха. И не уступал до тех пор, пока не был убит королевскими рыцарями.
Патриарх Гермоген не подписал грамоту, в которой московское боярство объявляло, что отдает себя на волю польского короля. Отсутствие его подписи по нормам того времени дало духовное и правовое основание русским городам выступить против интервентов. Ярославцы так и писали жителям Казани: Ермоген стал за веру и православие и нам всем велел до конца стоять. Ежели бы он не сделал сего досточудного дела - погибли бы все. Гермогена заточили в Чудов монастырь и уморили голодной смертью, но он так и не сдался.
Когда к осени 1655 года шведы заняли почти всю Жечь Посполитую (что впоследствии в польской историографии получило название потопа) и перед интервентами-иноверцами капитулировали верхушка дворянства и армия, присягнув шведскому королю, ситуацию переломил скромный приор Ясногорского монастыря в Ченстохове Августин Кордецкий. Запершись в монастыре с горсточкой шляхты и монахов, он стал сопротивляться. С чисто военной точки зрения это предприятие не имело никакого значения - укрепление было небольшое, и под его стенами стоял отряд всего в пару тысяч шведов. Однако духовное значение сражения оказалось неоценимым. Ченстохова - самая почитаемая в Польшеобитель, где находится икона Богоматери, по преданию, написанная евангелистом Лукой*. Воззвания, рассылаемые Кордецким, известия о том, что монастырь держится, устыдили страну - и вспыхнувшая всенародная война вымела захватчиков.
* Как и предание о крестившем Русь апостоле Андрее, оно, в общем, служит косвенным доказательством того, что гипотеза группы Фоменко верна. Если к исчислению от рождества Христова и впрямь приписали лишнюю тысячу лет, нет ничего удивительного в том, что апостол Андрей посещал Русь, а апостол Лука написал икону в Польше.
К сожалению, в петровские времена не нашлось подобного пастыря, рискнувшего бы открыто оказать сопротивление...
Чуть погодя Петр пошел дальше, ликвидировав всякие надежды духовенства на избрание нового патриарха. Сохранились рассказы о том, как Петр в ответ на просьбу архиереев дать им патриарха швырнул на стол кортик и рявкнул: Вот вам патриарх! (Более смягченная версия вместо кортика повествует об ударе кулаком по столу. И то, и другое как нельзя более похоже на Петра.)
В январе 1721 г. был учрежден святейший синод - чисто чиновничье-светское, бюрократическое учреждение, управлявшее отныне церковными делами. Во главе его встал гражданский чиновник, обер-прокурор - око государево, очень скоро превратившийся в полновластного диктатора.
В Сенате к тамошнему обер-прокурору были приставлены фискалы. Равным образом и к обер-прокурору синода совершенно официально приставили чиновников со схожими функциями, именовавшихся... инквизиторами, с прото-инквизитором во главе.
Подробно описывать деятельность этого учреждения я не стану - скажу лишь, что и его постигла участь всех петровских нововведений. Исправление зол церковной жизни обернулось созданием очередной командной структуры. В 1857 г. известный русский писатель по церковным вопросам А.Н. Муравьев говорил: В наше время обер-прокурор святейшего синода пользуется столь неограниченной властью, какой не пользовался ни один патриарх: простой подписью читал и исполнить он решает самые важные церковные дела.
Церковь превратилась в простое дополнение к бюрократической машине, этакую шестеренку, катастрофически теряя авторитет в народе. Доходило до грустных курьезов: при Александре I, высочайшем покровителе всей и всяческой мистики, министр духовных (!) дел князь Голицын был членом близкой к хлыстам и скопцам секты, известной как корабль Екатерины Татариновой. Только Николай I разогнал всевозможные корабли, кружки, сектантские колонии и еретические общества.
Во времена Петра Славяно-греко-латинская академия из строго учебного заведения превратилась в штаб духовной цензуры, боровшейся как с проникавшим из-за рубежа иномыслием, так и со староверами. За академией было закреплено монопольное право на обучение иностранным языкам. Без ее разрешения всем, под страхом конфискации имущества, запрещалось нанимать и держать у себя домашних учителей греческого, латинского и польского языков. Только окончившим академию разрешалось держать у себя дома греческие, латинские и польские книги любого содержания, рассуждать о вере и вступать в прения на религиозные темы - человек, не закончивший академии, не имел права даже у себя дома, со своими домашними, рассуждать о вере. Академия вела строгое наблюдение заиностранными учеными свободных (т.е. гуманитарных - А.Б.) наук и выдавала им разрешение на приезд в Россию. Под надзор академии отдавались все иноверцы, принявшие православие, всякое колебание в вере наказывалось ссылкой, а за упорство в прежних верованиях полагалось сожжение в деревянном срубе. Кроме того, сожжение на костре грозило всем, кто держал у себя чародейные, волшебные, гадательные и церковью возбраняемые книги, на пиру или где бы то ни было порицал православную веру, переходил из православия в иную веру, критически отзывался о мощах, иконах, святых. Страшным инквизиционным трибуналом назвал это заведение историк Соловьев. Все царствование Петра горели костры, на которых жгли раскольников, вольнодумцев, всех нарушивших вышеприведенные запреты... Каждый, кто уверяет, будто в России инквизиции никогда не существовало, - либо лукавит, либо не знает истории...
Старообрядцев при Петре преследовали жесточайше. С них, в частности, брали особый двойной налог - исключительно в целях притеснения. На приведенном рисунке изображена бляха, свидетельствовавшая, что пошлина за право ношения бороды уплачена (по ребру идет надпись Борода лишняя тягота). Эту бляху полагалось постоянно носить на груди - опять-таки в издевательских целях*. Позже родилось еще одно нововведение - все старообрядцы должны были отныне носить на спине желтые лоскуты материи.
* Ежегодный налог со старообрядца, не расставшегося с бородой, составлял 450 руб. в ценах 1913 г. Любители истории могут сами высчитать, мала или велика эта сумма. (Делайте со мной что хотите, но я уверен, что именно у Петра нацисты впоследствии заимствовали идею желтых звезд, которые должны были носить на груди евреи. Все совпадает - сама идея, цвет материала. Один из гитлеровских идеологов, Розенберг, родился на территории Российской империи, учился в Прибалтике, неплохо изучил историю царствования Петра...)
До сих пор в исторической (сугубо научной и художественной) литературе описывается, как фанатичные староверы занимаются самосожжением. И мало кто знает, Что в 1691 г. двести самых уважаемых иноков и учителей старообрядчества, собравшись на совет, единогласно осудили практику самосожжения, и в самом деле встречавшуюся. Было выпущено отразительное писание, беспощадно осуждавшее проповедников самосожжения, как одержимых неразумным и бесовским наваждением. А посему читателю представляется самому определить, к то же в таком случае виноват в многочисленных массовых сожжениях старообрядцев во времена царствования Петра, кто подносил огонь к избам, где были заперты староверы...
Со старообрядцами рука об руку боролись церковные и светские власти. Когда игумен Питирим и его подручные не добились ни малейшего успеха в обращении керженских старообрядцев, в Нижний Новгород на помощь им нагрянул гвардейский капитан Юрий Ижевский, получивший право своей властью загонять староверских монахов и монахинь в православные монастыри, а укрывавшихся от уплаты двойных податей отправлять на каторгу. Пославший его Петр настоятельно рекомендовал приискивать за виновными чисто уголовные вины. Так и писал бравому капитану: Буде возможно явную вину сыскать, кроме раскола, таких с наказанием и вырезав ноздри, ссылать на галеры... Легко догадаться, что Ржевский без труда сыскивалмнимые преступления...
Сохранился его отчет: Ныне до вашего величества послал раскольников необратных и замерзелых, они же и указу твоему учинились противны, положенного окладу платить не хотят, и за то биты кнутом, и вынуты ноздри, и послано на каторжную работу числом 23 человека... да женского пола 46 человек замерзелых послал в девичьи монастыри - положенного окладу платить отреклись, и за то учительницы их биты кнутом 13 человек...
Немного позже Питирим, чтобы уличить старообрядцев в ереси, пошел на прямой подлог: по его приказу была изготовлена якобы старинная книга, так называемое Соборное деяние на еретика Мартына. В ней утверждалось, что еще в 1147 г. в Киев пришел монах Мартин, армянин по происхождению, стал проповедовать двуперстие и все прочие заблуждения, свойственные раскольникам XVII в., однако в 1157 г. собор русских епископов осудил Мартина, назвав двуперстие армянским кукишем.
О последующих событиях много писали русские историки, поскольку старообрядцы (целая группа под водительством дьякона Александра) самым тщательным образом исследовали древнюю книгу и неопровержимо доказали, что это сочиненная в нынешнем году подделка. Этой истории самой по себе посвящены отдельные научные труды - проведенная Александром экспертиза считается первым в российской истории палеографическим анализом старинной рукописи, и современные исследователи до сих пор используют практически те же методы, какими руководствовался дьякон.
Однако Питирим ответил более весомым аргументом - приказал взять Александра под стражу (впоследствии дьякона били кнутом и казнили). А Соборное деяние продолжали распространять как ни в чем не бывало... Пытать Александра и предать его смерти письменно распорядился сам Петр.
То же самое творилось по всей стране. Всюду проповедничество предпочитало вместо действия словом вступать в союз с гвардии капитанами, всюду увещевали людей, заковав их предварительно в кандалы, и всюду результат был одинаков: кто был послабее, те объявляли, что раскаиваются, а более сильные почувствовали еще глубже ров, возникший между ними и господствовавшей церковью. Другими словами, в результате прямо-таки гестаповской борьбы Петра со староверами очень большой процент трудолюбивого, искренне верующего населения был форменным образом поставлен вне закона и подвергся постоянным преследованиям. В свою очередь, это вело к еще большему ожесточению нравов, застою в экономике. В свое время подобное наблюдалось во Франции - изгоняя гугенотов, страна лишилась множества искусных ремесленников, преуспевших купцов, интеллектуалов, от чего выиграла Англия, приютившая беглецов (именно они и помогли претворить в жизнь то, что именуется английской промышленной революцией). Так и в России: трудолюбивые, грамотные старообрядцы исключались из деятельности на благо страны, вынужденные массами бежать кто в глухие места, кто в Жечь Посполитую (в нашей историографии совершенно не изучена весьма интересная тема - огромный вклад, который внесли староверы в процветание тойже Литвы. В точности как гугеноты в Англии).
И, наконец, одно из самых страшных последствий петровских реформ - фактический раскол простого народа и верхнего мира на две разных нации. Возникло две нации, две культуры, два мира...
Разумеется, до Петра не было никакой идиллии - помещики и бояре угнетали черный люд почти столь же тяжко. Но между боярином и его крестьянином не было пропасти - оба носили одинаковую одежду, различавшуюся лишь материалом, оба ходили в одну и ту же церковь, принадлежали к одной культурно-духовной общности. После петровских преобразований барин, городской, образованный и одевался иначе, и лицо у него было босое, и родного языка он сплошь и рядом не знал. Сохранились свидетельства современников, как в1812 г. простонародье таскало в московскую полицию французских шпионов - схваченных на улицах дворян, которые изъяснялись меж собой по-французски. Они были не виноваты - просто-напросто родного языка не знали и говорить по-русски даже на самые простейшие темы не могли. Из этих искорок, понемногу тлевших, и разгорелось на всю Россию в 1917-м пожарище, слизнувшее помещичьи усадьбы, а заодно и библиотеку Блока - какие там, к черту, жидомасоны, всего лишь лопнул нарыв, вздувшийся еще при Петре, бесповоротно расколовшем нацию...
Время от времени (к счастью, все реже и реже) иные исследователи в поисках очередной сенсации начинают вспоминать о загадке, якобы сопровождавшей кончину Петра. Слабеющая рука Петра (умирающего то ли от простуды, то ли от скверно залеченной венерической болезни) нацарапала лишь два слова Отдайте все... - и бессильно упала. Вот и гадают, вот и ломают головы - кому же наш госмударь всея Руси собирался оставить страну?
Печальный итог в том и состоит, что сам Петр не мог не понимать: наследство оставить некому! Супружница Екатерина глупа, распутна и откровенно спивается. Елизавете всего шестнадцать. Другой дочери, Анне, семнадцать. Внуку Петру Алексеевичу десять. Молодые племянницы Анна и Екатерина замужем за иностранными князьками (первая, впрочем, уже вдова). Племянница Прасковья умом не блещет... НАСЛЕДНИКА НЕТ. Чье имя не напиши, он или она неминуемо станут игрушкой в руках приближенных - казнокрадов, мотов, озабоченных лишь собственным преуспеянием. Иллюзий на их счет сам Петр никогда не питал, в глаза говорил, что прекрасно понимает: после его смерти пустят прахом все наследие...
Не мог Петр этого не понимать. Прекрасно знал. А потому - нет никакой загадки. Завещание, можно ручаться, осталось недописанным не потому, что холодеющей руке не хватило какой-то минуты. Петр, несомненно, заранее пытавшийся предугадать ход событий после своей смерти, попросту осознал: называть чье бы то ни было имя бесполезно. Потому что не будет продолжателя.
И это недописанное завещание, каракули на грифельной доске - свидетельство полного и окончательного краха, который умирающий Петр, нет сомнений, успел осознать во всей полноте. Драконы сплошь и рядом умирают бесславно, не в бою - в сырой пещере, под писк крыс, уже нагло высунувшихся из всех углов, уже прикинувших, как будут обдирать чешую, чтобы добраться до остывающего мясца...
|
© 2000-2003 Великие властители прошлого | webmaster |